— Защищать! — вскричала Мария Каролина. — Вероятно, это какие-нибудь три адвоката, и подобная троица будет защищать короля и королеву Франции? Забавно!.. Могу я видеть этого вашего курьера?

— Я привел его с собой, предполагая, что ваше величество, возможно, пожелает его расспросить.

— Благодарю. Велите ему войти. Ты согласна быть моим переводчиком, Эмма?

— Полагаю, он говорит по-французски, — отвечал сэр Уильям.

— Тем лучше, — обронила королева.

Пять минут спустя гонец уже стоял перед ней. Но он не знал ничего, кроме разговоров, услышанных им на улицах. Ему сказали, что, узнав о бегстве короля, сначала хотели убить г-на де Лафайета, обвиненного в том, что он способствовал побегу. Рассказчику представлялось самым серьезным то, что все случившееся совершенно вывело парижан из себя и что по возвращении в Париж королю следовало ожидать худшего, если бы для его безопасности не были приняты большие меры предосторожности.

Описывая королеве эти подробности, курьер вдруг вспомнил, что, услышав на улице крики «Арест короля Людовика Шестнадцатого!», он купил газету, где шла речь об этом аресте.

Королева требовательно протянула руку; курьер порылся в карманах и в конце концов вытащил из одного из них номер «Революций Франции и Брабанта», газеты Камилла Демулена.

Королева быстро пробежала глазами написанное и скомкала газету с выражением ярости, которую невозможно описать.

— О, ничтожества! — воскликнула она. — Лучше бы они его убили десять, сто, тысячу раз, чем так оскорблять!

Я взяла газету из ее рук и хотела было возвратить ее курьеру.

— Нет, ты прочти! Прочти! — приказала она. — Я хочу, чтобы ты собственными глазами увидела, как эти подлые французы унижают своих монархов!

Мой взгляд упал на следующий абзац:

«Великие события зависят от всяких пустяков! Название Сент-Мену напомнило нашему венценосному Санчо Пансе о знаменитых свиных ножках. Ясно, что он не мог миновать Сент-Мену, не отведав местных свиных ножек. Он забыл пословицу: “Plures occiditgula quam gladius” [33] . Задержка, вызванная этим лакомым блюдом, стала для него роковой».

— Подобные выпады заслуживают лишь презрения, — сказала я королеве.

Но она, не слушая меня, продолжала:

— И видя, как обходятся с их братом, все короли не спешат подняться как один, чтобы идти на Париж и не оставить от этого проклятого города камня на камне! О короли, жалкий род! Как же вы не видите этого: все, что там происходит, уготовано и вам самим?.. Сэр Уильям!

— Государыня? — с поклоном отозвался лорд Гамильтон.

— Вы тотчас вернетесь в Неаполь?

— Если так угодно вашему величеству.

— Да, мне это угодно; а вы сможете дать мне место в вашей карете?

— Это было бы большой честью для меня, сударыня.

— Нет, сделаем лучше: поезжайте, а мы последуем за вами через четверть часа. Ступайте прямо во дворец и скажите, прошу вас, от моего имени королю, чтобы он немедленно собрал Государственный совет. Я хочу говорить со всеми этими господами; я не вижу, чтобы они готовились к войне, а между тем мы с нашим братом Леопольдом условились действовать сообща. Это будет позор, если окажется, что у него уже все готово, а у нас нет. Ступайте же, сэр Уильям, ступайте и постарайтесь выяснить, можем ли мы рассчитывать на Англию.

Обычно, когда королева выражала свою волю, в ее словах была такая сила, в жестах столько достоинства, а во всей фигуре столько величия, что все, слышавшие ее, более не думали ни о чем, готовые в полной мере подчиниться ей.

Вот и сэр Уильям, поклонившись, тотчас сел в свою карету, крикнув кучеру:

— В королевский дворец! Живо!

Через пятнадцать минут, как и сказала королева, мы тоже сели в карету и последовали за ним.

LII

Хотя королева дала своему кучеру тот же приказ, что сэр Уильям — своему, но лошади сэра Уильяма были лучшими в Неаполе, не исключая и королевских, и он опередил нас на целых двадцать минут.

Поэтому, когда королева вошла во дворец, все уже были в сборе: министр Актон, в свою очередь получивший из Франции известие об аресте короля, счел подобные обстоятельства заслуживающими того, чтобы созвать Государственный совет.

Поскольку я не сопровождала королеву и карета, высадив ее у дворца, отвезла меня в посольскую резиденцию, я только по слухам знаю, что там произошло.

Король занял свое место, будучи в достаточно дурном расположении духа. Он заранее объявил, что у него много дел поважнее тех, какими занят Совет, и предупредил министров, что не останется до конца заседания. Увидев входящую королеву, он прежде всего подумал, что теперь сможет избавиться от необходимости председательствовать в Совете, так как Мария Каролина заменит его. Поэтому он приблизился к ней, всячески выражая приязнь и называя ее своей любезной наставницей, что делал лишь в минуты самого хорошего настроения. Вдруг, когда дискуссия стала уже весьма оживленной, в дверь каким-то особенным образом постучали.

Королева раздраженно осведомилась, кто это имеет наглость так развязно колотить в дверь во время заседания Государственного совета, но король сделал успокаивающий жест:

— Дорогая наставница, ты не волнуйся, это за мной, уж я знаю почему.

И он вышел.

Королева, вытянув шею, заглянула в открывшуюся дверь и увидела доезжачего, который ждал короля.

Почти тотчас дверь вновь открылась.

— Я не могу остаться, — заявил Фердинанд, — у меня дела. Замени меня, милая Каролина. Как всегда, что бы ты ни решила, все будет правильно.

И помахав министрам и королеве рукой на прощание, он закрыл за собой дверь. Все услышали торопливо удаляющиеся шаги.

Королева привыкла к подобному образу действия со стороны короля, и обычно это ее не слишком беспокоило; но на этот раз обстоятельства казались ей достаточно серьезными, чтобы король, вопреки его отвращению к политике, пробыл на заседании Государственного совета до его окончания, поскольку то, что там происходило, все-таки имело отношение и к его собственной судьбе.

В разгаре заседания королеве принесли письмо из Вены; оно было от ее брата Леопольда и содержало известия чрезвычайной важности.

Император сообщал ей, что через месяц, около 20 августа, у него назначена встреча в Пильнице с прусским королем Фридрихом Вильгельмом. По всей вероятности, за этими переговорами непосредственно последует объявление войны Франции.