— Что это за три «F»? — смеясь спросила я, обращаясь к королю.
— Как, моя дорогая? — вмешалась королева. — Вы не знаете любимой формулы его величества?
— Нет, государыня.
— Неаполем надобно управлять посредством трех «F»: Forca, Festa, Farina [41] .
— Таково и ваше мнение, государыня? — со смехом поинтересовалась я.
— Мое мнение, что здесь два лишних F: главное — Forca, этого вполне достаточно.
— А пока что, — напомнил король, — нам предстоит землетрясение. По крайней мере, вы так полагаете, не правда ли, сэр Уильям?
— Боюсь, что да.
Король позвонил, и на пороге возник придверник.
— Закладывайте карету, — приказал король.
— Куда это вы собрались? — спросила Каролина.
— В Казерту, — отвечал Фердинанд. — А вы?
— Я? Останусь здесь.
— Вы тоже, сударыня? — обратился король ко мне.
— Если королева остается, останусь и я.
— Сэр Уильям, а вы?
— Ваше величество, я не хотел бы упустить возможность понаблюдать вблизи этот феномен.
— Что ж, изучайте его, дорогой друг, изучайте! К счастью, вы не толстяк и не астматик, подобно тому ученому римлянину, что задохнулся в Стабиях… как, бишь, его звали?
— Плиний, государь.
— Ну да, как же, Плиний! Э, сударыня, вы скажете, что я не знаю нашей античности?
— Ах, сударь, кто бы посмел упрекнуть вас в подобном грехе? Кто имел в отрочестве такого учителя, как князь Сан Никандро, тот знает все.
— Ну, сударыня, — парировал король, — знать, что ты ничего не знаешь, — это уже значит знать многое. Вот почему, если мне и не хватает ума, меня вывозит чутье. Всех благ, дорогие дамы! Желаю успеха, сэр Уильям!
А поскольку придверник снова появился на пороге, чтобы сообщить, что экипаж подан, король крикнул ему:
— Я иду! — и устремился прочь из комнаты.
Мгновение спустя мы услышали шум колес кареты, увозящей его величество подальше от Неаполя.
Мария Каролина от природы отличалась отвагой и любила риск. Особенно ей нравилось, когда король проявлял трусость, а она в то же время показывала пример мужества. Хотя было очень душно и яростно дул сирокко — ветер, к которому любой неаполитанец относится как к своему личному врагу, она предложила нам с сэром Уильямом сесть в карету и двинуться, так сказать, навстречу опасности — по улице Марина к мосту Магдалины.
Сэр Уильям обладал хладнокровной смелостью истинного английского джентльмена, а там, где дело касалось науки, это свойство могло доходить до безрассудства. Таким образом, он с радостью согласился.
Ни в коей мере не разделяя ни научной любознательности своего супруга, ни капризной склонности королевы к авантюрам, заставлявшей ее сердце биться сильнее, я не могла отказаться быть с ними теперь, когда они оба готовились лицом к лицу встретить опасность, быть может воображаемую. Разумеется, с куда большей охотой я бы осталась и ждала событий, не стремясь соприкоснуться с ними вплотную. Но, движимая стыдом, я в свою очередь последовала их примеру.
Когда часы начали бить полночь, мы сели в карету, ждавшую нас под аркой дворца.
— К мосту Магдалины! — крикнула королева.
Кучер повиновался; мы пересекли площадь Кастелло, и, когда отзвучал двенадцатый удар, уже выехали на мол.
Ветер, дувший с берегов Африки, вдруг совершенно стих. Душный воздух, с трудом входивший в легкие, был насыщен запахом серы, и, несмотря на шум, производимый движением кареты, можно было расслышать подземный гул, что предшествует большим вулканическим катастрофам и распространяет во всей природе тревожное ожидание еще прежде, чем возникает собственно опасность.
Море волновалось, но то были не широкие пенные гребни, не валы, что набегают один за другим, как во время шторма, а словно кипение в котле, поставленном на огонь: оно брало начало на дне и затем поднималось к поверхности. Весь залив был охвачен этим бурлением и сверкал фосфорическим блеском, будто на него набросили огненный покров.
Луна плыла во влажной дымке. Она поднялась над вулканом в одиннадцать часов; начавшая убывать всего два-три дня назад, она всходила над кратером, похожая на гигантское ядро, пущенное в небо из некоей чудовищной мортиры.
Все нищее население Бассо Порто расползлось по своим норам, казалось вырытым под основаниями домов, и одиночество узких темных улочек, выходящих к набережной, нарушали только псы, тревожно блуждавшие на напружиненных лапах, словно уже чувствуя, как земля содрогается под ними, и жалобно воя на луну.
Я вцепилась за руку королевы.
— Что с вами? — спросила она. — У вас ладонь как лед!
— Мне страшно, — призналась я.
— Успокойте же вашу супругу, милорд, — сказала Мария Каролина сэру Уильяму, — ведь она близка к обмороку.
В это мгновение прохожий, закутанный в плащ, несмотря на удушающую жару, остановился и с удивлением стал смотреть на нашу карету. В самом деле, хотя с нами был сэр Уильям, кто бы ожидал встретить прогуливающихся дам в такой час, да еще в этом квартале.
— Королева Каролина, — произнес незнакомец, — вы искушаете Господа!
И он исчез в узкой горбатой улочке, что звалась виа деи Соспири дель Абиссо, то есть улица Вздохов-из-Бездны, ибо по ней приговоренные шли на смерть — именно вступая сюда, они впервые видели ждущий их эшафот.
— Боже мой, государыня, что это было? — вскричала я.
— Какой-нибудь якобинец, которого Ванни упустил из виду, — буркнула королева. — Он угрожает мне, потому что не в силах сделать большего.
Мы подъехали к мосту Магдалины, но, поравнявшись со статуей святого Януария, кони остановились, упорно отказываясь двигаться дальше.
Тщетно кучер нахлестывал их: они упрямились, вставали на дыбы, шарахались к парапету моста.
— Государыня! Государыня! — закричала я, хватая королеву за руку. — Тот человек был не враг, скорее друг… Остановитесь! Не искушайте Господа!
— Да что с твоими лошадьми, Гаэтано? — спросила королева.
— Ума не приложу, государыня, — отвечал возница, — а только они ни за что не желают проехать мимо статуи святого Януария.
— Вы видите там впереди на дороге кого-нибудь или что-нибудь, способное их испугать?
— Я-то не вижу, государыня. Но животным иной раз видно такое, что человек не видит.
— Слышите, что болтает этот дурень? — обратилась королева к сэру Уильяму.
— Государыня, — возразил тот, — ваш кучер отмечает, не умея ее объяснить, одну из загадок природы. Известно со всей очевидностью, что во время солнечных затмений, землетрясений, при любых природных катаклизмах, наконец, инстинкт предупреждает животных об опасности прежде, чем человека может предупредить его разум. По всей вероятности, эта гора не замедлит сообщить нам что-то новенькое.