Караччоло был задет таким недоверием, которого вовсе не заслужил, и ушел с заседания, не дождавшись его конца, заявив, что возвращается на корабль, где будет ждать распоряжений короля.
Однако, прежде чем возвратиться на корабль, он отправился к королеве.
У нее также заседал совет, только состоял он из нее самой, Нельсона, сэра Уильяма и меня.
Еще накануне Каролина вместе с генерал-капитаном остановилась на том, что ей следует бежать со всем своим семейством.
Она колебалась, принимать ли Караччоло, но сэр Уильям подтолкнул ее к этому решению.
Тогда королева взяла меня за руку, показывая, что настаивает на моем присутствии при ее беседе с адмиралом, должно быть, затем, чтобы дать ему понять, насколько несокрушима наша дружба, которая не слабеет, а лишь крепнет перед лицом всех тех прямых обид и сомнительных кривотолков, что направлены против нее.
Напрасно я умоляла ее величество не подвергать меня опасности новых оскорблений со стороны неаполитанского князя; она заявила, что так ей угодно, а если адмирал позволит себе проронить хоть одно двусмысленное слово, его тотчас оборвут.
Впрочем, одного взгляда на князя Караччоло было достаточно, чтобы понять, что сейчас мне нечего опасаться с его стороны. Никогда выражение столь глубокой почтительности не отпечатывалось в благородных чертах более явственно, чем на лице князя.
— Государыня, — произнес он с поклоном, — король только что сообщил нам о разгроме, постигшем сухопутную армию. Но, к счастью, ваш верный флот невредим. Ваше величество не спрашивали моего мнения, но, если вы соблаговолите меня выслушать, я скажу, что — разумеется, прежде продержавшись до конца и сделав все возможное, чтобы добиться реванша, — итак, я скажу, что вам надлежит оставить Неаполь и отправиться на Сицилию.
— Мои намерения именно таковы, сударь, — сказала королева.
— В таком случае, — продолжал Караччоло, еще раз поклонившись, — я умоляю ваше величество оказать честь «Минерве», выбрав ее в качестве своего транспортного судна. «Минерва» — лучший парусник неаполитанской эскадры, а если иметь в виду то состояние, в которое сражение у Абукира привело английский флот, мой корабль может поспорить в скорости и надежности даже с кораблем самого лорда Нельсона. Сейчас неблагоприятная пора для навигации, но я знаю наши моря и даже, смею сказать, наши штормы; лучше меня никто не сумел бы обеспечить безопасность вашего величества и всего августейшего семейства. Потребуется лишь несколько дней, чтобы привести фрегат в такое состояние, чтобы ваше величество могли достойно разместиться на его борту.
Королева наклонила голову в знак признательности, и Караччоло продолжал:
— Само собой разумеется, что, если леди Гамильтон и сэр Уильям сочтут уместным последовать за вашим величеством, для меня будет большой честью принять их на борт моего корабля, и если я не могу назвать эту честь наивысшей, какая могла бы выпасть на мою долю, то лишь потому, что в то же самое время мне выпадет счастье принимать у себя ваше величество.
Все это было высказано с таким достоинством, так благородно и почтительно, что королева не могла устоять — она протянула адмиралу руку со словами:
— Сударь, в час крайней нужды я не забуду вашего предложения, а пока благодарю вас от своего имени и от имени леди Гамильтон. Есть ли у вас еще что-нибудь, что вы бы хотели мне сказать, или, возможно, какое-либо желание?
— Я имею сказать вашему величеству, что умоляю вас считать меня своим самым верным слугой, а мое единственное желание — повергнуть к вашим стопам мои уверения в глубочайшем почтении.
И, снова отвесив поклон королеве и мне, адмирал отступил к дверям, не поворачиваясь к нам спиной, сочетая в каждом своем движении исключительную деликатность, собственное достоинство и должное почтение к особе королевы.
Королева проводила его взглядом и, когда он удалился, сказала мне:
— Это доказательство верности и уважения меня особенно тронуло потому, что оно относилось не только ко мне, но и к тебе; однако, увы, я предпочла бы, чтобы он не давал мне подобных доказательств.
Мы вернулись в комнату, где оставались сэр Уильям и лорд Нельсон.
Нельсон выглядел заметно раздраженным и, поскольку королева, по-видимому, не намеревалась обсуждать свою беседу с Караччоло, сам осмелился заметить:
— Государыня, я надеюсь, ваше величество не забудет, что я был первым, к кому вы обратились за помощью, и первым, кто предоставил себя в ваше распоряжение.
— Будьте покойны, дорогой адмирал, — отвечала королева.
— Итак, — настаивал Нельсон, — я могу считать, что заручился словом вашего величества и никакое другое судно, кроме моего, не будет иметь чести доставить ваше величество на Сицилию?
— Даю в том слово, — согласилась королева, — но я могу отвечать лишь за себя, сэра Уильяма и леди Гамильтон. Намерения короля мне неизвестны, и я не рассчитываю, что смогу на них повлиять.
Нельсон поклонился.
— Значит, ваше величество позволяет мне действовать в соответствии с нашим договором?
— Действуйте. Мы уверены, что все, что бы вы ни предприняли, послужит к нашему благу.
— Тогда я просил бы у королевы позволения написать два-три письма, с которыми она затем соблаговолит ознакомиться.
Я приготовила на столе, стоящем в углу комнаты, перо, чернила и бумагу и жестом показала милорду, что все готово.
Нельсон сел за стол и тоже знаком уведомил меня, что я могу читать написанное через его плечо по мере того, как строчки будут ложиться на бумагу. Тогда были написаны два следующих послания.
«Совершенно секретно.
Неаполь, 10 декабря 1798 года.
Дорогой Трубридж!
Положение дел здесь настолько критическое, что я желаю, чтобы Вы без промедления присоединились ко мне, оставив “Терпсихору” в Ливорно, дабы вывезти оттуда великого герцога. Эта мера необходима, и, по всей вероятности, я вскоре отправлю к Вам командора Кемпбелла, который этим займется.
Король возвратился; все идет так, что хуже некуда. Ради Создателя, не медлите! К Неаполю приближайтесь с величайшей осторожностью. Я буду, вероятно, в Мессине, но в любом случае, проходя мимо Липарских островов, узнайте, находимся ли мы в Палермо.
Предупредите Гейджеса, чтобы он действовал строго храня секретность. Пусть напишет Уиндхему и пошлет ему указания, необходимые в том положении, в котором мы оказались, дабы и он со своей стороны действовал, соблюдая при этом полнейшую тайну.
Здесь все присоединяют свои приветствия к тем, что шлет Вам Ваш верный друг
Горацио Нельсон».
Второе письмо было адресовано капитану Боллу и сопровождалось тою же пометкой «Совершенно секретно».
«Неаполь, 10 декабря 1798 года.