— Смерть мусульманам! Смерть туркам! Смерть неверным!
Эти крики, словно подожженная пороховая дорожка, стремительно распространяясь, достигли предместий, от предместий перекинулись на город, и весь Палермо восстал, испуская вопли, полные бешенства. Каждый хватал первое попавшееся под руку оружие и устремлялся за мусульманами, словно за дикими зверями.
Турки поняли, что на этот раз им грозят не мелкие драки, а всеобщее возмущение: все двери закрывались перед беглецами, тщетно молившими о спасении; с балконов им на головы сбрасывали столы, стулья, цветочные горшки.
Скоро во всем городе из конца в конец слышались только выстрелы, проклятия, крики боли, стоны отчаяния, предсмертные хрипы. По улицам текла кровь, со всех колоколен звучал набат.
Не прошло и двух часов, как все уже было кончено. Две или три сотни турок, оказавшихся в это время в городе, усеивали землю своими трупами; избежали расправы всего человек пятьдесят: одни бросились в воду и спаслись вплавь, другие успели прыгнуть в лодки и на веслах уйти в открытое море.
Турецкий адмирал в то время находился на своем судне; узнав о происходящем, он уже направил орудия на город, но Нельсон, прекрасно обо всем осведомленный и давно слышавший, как все жаловались на турок, выстроил свои суда в боевой порядок и приказал предупредить своего коллегу, что он отправит его на дно при первом же выстреле в сторону города. Такого предупреждения оказалось достаточно, чтобы турецкий адмирал вернулся на свою якорную стоянку.
Я уже упоминала, что в то же самое время некий человек, чьи дела никого не занимали, покинул Египет, прошел между Мальтой и мысом Бон и поплыл во Францию; он прибыл туда, и событие это вскоре изменило лицо Европы. Это был Бонапарт.
Известно, как он, на время обессилив Порту победами у горы Табор и при Абукире, затем тайно ускользнул из Египта и на борту «Мюирона», сумев обмануть бдительность англичан, крейсировавших там в морских водах, 8 октября прибыл во Фрежюс, а 16-го — в Париж, чтобы, наконец, 9 ноября совершить государственный переворот, известный под именем 18 брюмера.
Известие об этих чрезвычайных переменах произвело большое волнение при дворе в Палермо, однако вскоре последовали другие, имеющие отношение к нам лично и заставившие нас, забыв о делах общественных, обратить взоры на обстоятельства нашей собственной жизни.
Тот оборот, который приняли события во Франции, и необходимость сжать в кольце блокады Мальту вынудили Нельсона покинуть нас и начать крейсирование у западных берегов Италии и в Лионском заливе.
Во время этого плавания он внезапно получил известие, что лорд Кейт только что назначен главнокомандующим военно-морских сил Средиземноморья, то есть получил место, которое Нельсон фактически занимал последние два года. В то же время нам сообщили, что сэр Артур Пейджет заменит сэра Уильяма Гамильтона на посту английского посла при дворе Обеих Сицилий.
Это означало не только неодобрение всего того, что лорд Нельсон и сэр Уильям совершили в Неаполе, но и жестокую немилость.
Могу сказать, что этот неожиданный удар оказался столь же болезненным для двора Обеих Сицилий, как и для нас самих.
Нельсона он ранил тем глубже, что задеты были одновременно его самолюбие и его любовь.
Что до сэра Уильяма, то он просто впал в бешенство; можно было подумать, что вынужденная разлука с Нельсоном ужасает его еще больше, чем меня.
Третьего февраля 1800 года милорд прислал нам, точнее мне, такое письмо:
«Дорогая леди Гамильтон, поскольку теперь у меня есть главнокомандующий, я не могу отправиться к Вам прежде чем засвидетельствую мое почтение ему. Времена изменились!.. Но заявляю Вам, что, если он не направится прямо сюда, я его ждать не стану. Пока посылаю к Вам Аллена, чтобы узнать, как Вы поживаете. Напишите хоть словечко. Мое сердце полно тревоги за Вас!
Господь да благословит Вас, дорогая леди! И будьте уверены, что я никогда не перестану быть Вашим преданным и любящим
Нельсоном».
Я взялась за перо и поспешила ответить Нельсону, ибо понимала, как он страдает, и знала, что несколько добрых слов от меня облегчат боль его разбитого сердца.
Адмирал Кейт явился к своему знаменитому собрату достаточно быстро, так что тому не пришлось возвращаться в Палермо одному. Оба отбыли одновременно — адмирал Кейт на «Королеве Шарлотте», Нельсон на «Громоносном». Они прибыли 6 февраля, и Нельсон тут же примчался к нам посоветоваться. Было решено, что, если мы с сэром Уильямом покинем Палермо, Нельсон подаст прошение об отставке или, по крайней мере, об отпуске.
Утром 9-го король посетил адмирала Кейта на борту «Королевы Шарлотты», а на следующий день с таким же визитом явился на «Громоносный».
Нельсон принял на борт «Громоносного» несколько сицилийских военных отрядов и 12-го, простившись с нами, вновь отправился на перехват французских судов, по-прежнему в сопровождении «Королевы Шарлотты», над которой развевался вымпел адмирала Кейта.
Утром 18-го им встретилась небольшая французская флотилия под командованием контр-адмирала Перре, который шел из Тулона на «Великодушном» — семидесятичетырехпушечном корабле — и вез войска на Мальту. Нельсон тотчас атаковал флотилию, и после ожесточенного сражения адмирал Перре был смертельно ранен, а его судно захвачено англичанами.
Французский адмирал скончался на следующий день, 19-го числа.
В тот же день дивизион-майор Пулен послал Нельсону письмо с просьбой отдать посмертные почести командующему военно-морских сил Франции в Средиземном море. Он взывал к тому чувству братства, что связывает всех храбрых людей, заставляя бороться с живым врагом, но чтить врага павшего.
Я счастлива сказать, что этот призыв был услышан. Несколько дней спустя, то есть 24 февраля, лорд Кейт дал Нельсону приказ присоединиться к судам, блокирующим Мальту, чтобы исполнить долг государственной важности, на самом же деле, как мы увидим, скорее затем, чтобы удалить его от меня. Приказ сопровождался особыми инструкциями о действиях, которые надлежит предпринять, если Ла-Валлетта сдастся. Адмирал при этом подчеркивал (и здесь намерение разлучить нас проявлялось самым очевидным образом), что, поскольку до Палермо слишком далеко, местом встречи надлежит избрать Сиракузу, Мессину или Аугусту.
Этот приказ довел до предела отчаяние Нельсона. Так вот какая награда уготована ему за потерянный глаз, искалеченную руку и за рассеченный лоб; вот чем ему платят за Абукир, за девять неприятельских судов, сожженных и потопленных, — мелочными гонениями, вмешательством в самые интимные обстоятельства его личной жизни, способным нанести ему глубочайшую сердечную рану!
В тот же день он послал адмиралу такой ответ:
«Милорд, состояние моего здоровья таково, что мне больше невозможно здесь оставаться. Если я останусь, я умру. Поэтому прошу Вас разрешить мне на несколько недель отправиться к моим друзьям в Палермо. Здесь я оставлю вместо себя коммодора Трубриджа. Только крайняя необходимость вынуждает меня обратиться к Вам с этим письмом.