Book.

Хмурое лицо яванца, увидевшего, что молодая женщина внезапно успокоилась, просияло.

— Через час, — отвечал он, — мы будем в бухте Пальван, где встретимся с моряками. Солнце мешает вам, — продолжал он, заметив, что Эстер опускает голову под косыми лучами, острыми, словно огненные стрелы. — Как и мы, оно не любит людей с Севера. Но в лодке вы найдете чем защитить лицо от его слепящего взгляда.

— Так это правда, что я снова увижу моего Эусеба? Вы не обманываете меня, сударь? — спрашивала Эстер со счастливым видом, поразившим яванца.

Цермай пожал плечами и не ответил.

В эту минуту его конь, двигавшийся умеренной рысью, внезапно остановился и отпрянул назад; его скачок был таким резким и неожиданным, что Цермай покачнулся, хотя и крепко сидел в седле.

Он поискал глазами препятствие, вызвавшее страх животного, и на щеках яванца выступила краска.

Он заметил, что дорога отрезана: кто-то убрал фашины на участке длиной в десять метров, и обнаружилась черная тина — проехать было невозможно.

— Пусть черные ангелы настигнут того, кто сделал это! — с горячностью воскликнул он. — Нам придется повернуть назад, и, если эти люди не увидят нас в час отлива, они способны уйти в открытое море.

И Цермай, как человек, умеющий ценить минуты, повернул вначале своего коня, затем коня Эстер, затем пустил их аллюром и направил на ту тропинку, по которой они только что скакали.

Но вскоре Цермай сам остановил коней.

Эстер увидела, что он встал на стременах и старается проникнуть взглядом за тростники.

— Что случилось? — спросила г-жа ван ден Беек, заметив необычное волнение на лице своего проводника.

— Подождите меня здесь минуту, — ответил Цермай. — И главное — не двигайтесь! Помните, что всюду — справа и слева — смерть и только я один могу провести вас к тому, кого вы хотите увидеть.

С этими словами Цермай погнал своего коня вперед так уверенно, словно передвигался по твердой земле.

Через несколько минут Эстер увидела, что он возвращается, по-прежнему несясь во весь опор; его смуглое лицо сделалось смертельно бледным: позади него начал показываться густой дым.

— Огонь! Огонь! — крикнул он молодой женщине.

— Огонь в этих тростниках! — воскликнула она, тоже побледнев. — Но этого не может быть!

— Смотрите, — коротко возразил Цермай, показав пальцем на большие клубы дыма, несколько минут назад плывшие над вершинами бамбука, а теперь поднимавшиеся огромными спиралями к небу.

Затем, насторожившись, он прибавил:

— Слушайте.

И в самом деле, Эстер начала различать в шуме ветра, в гуле пожара треск еще зеленых листьев тростника, корчившихся в объятиях пламени.

Сердце молодой женщины бешено колотилось, со лба по лицу катился холодный пот; смерть не страшила ее, но погибнуть в ту минуту, когда возрождались все ее надежды вновь оказаться рядом с Эусебом, казалось ей ужасным.

— Кто зажег этот огонь? — спросила она у яванца.

— Несомненно не дружеские руки, — ответил Цермай; он так истово кусал губы, что в отпечатках его зубов показывалась кровь. — И вот доказательство этого.

Действительно, справа, в нескольких шагах от них, начал подниматься в воздух еще один столб дыма.

— Назад! — крикнул яванец. — Через пять минут ветки, по которым мы едем, превратятся в костер, и тогда адское пламя покажется детской игрушкой. Назад!

И, подкрепив слова делом, он снова бросился в сторону, где дорога была перерезана.

Он больше не вел коня Эстер, забота о самосохранении отвлекла его от всех прочих мыслей; молодая женщина последовала за ним и нашла его на краю болота: он вглядывался в пустое пространство, которое преграждало им проход.

Опасность все более грозила им, но яванец выглядел нерешительным, его глаза перебегали от пропасти, которую предстояло преодолеть, к надвигавшемуся пожару; он много раз вытирал лоб, залитый потом, много раз подбирал поводья, словно собирался что-то предпринять, много раз снова бросал их болтаться на шее коня.

— Требовать такого усилия от животного — значит искушать Магомета! — воскликнул он наконец.

Но в эту минуту огонь взревел, словно ураган, и ветер пригнал облако дыма, покрывшее тесное пространство, на котором разыгрывалась эта страшная сцена.

Эстер вскрикнула в отчаянии, спрыгнула с коня и бросилась к человеку, который за несколько минут до того возбуждал в ней такой сильный страх.

— Спасите меня, спасите меня, во имя Неба! — просила она.

— Прочь! Прочь! — грубо и жестоко оттолкнул ее Цермай. — Прочь! Если будет угодно Пророку, ты встретишь своего мужа в аду.

И, взяв разгон, он с непобедимой властью заставил коня прыгнуть через пропасть, сдавив ему бока широкими стременами.

Благородное животное было таким сильным и энергичным, что бешеным прыжком смогло бы преодолеть препятствие и достичь противоположного берега; но в ту минуту, как конь устремился вперед, нога несчастного животного запуталась в веревке: одним концом заранее привязанная к бамбуку и тщательно спрятанная в тине и под обломками стеблей тростника, она внезапно натянулась, движимая с другой стороны невидимой рукой. Конь и всадник покатились в тинистую пропасть.

Цермай в отчаянии испустил такой вопль, что перекрыл рев пожара.

На его крик отозвался другой голос — победный, и какой-то человек с забрызганным тиной лицом и одеждой раздвинул ряд тростников, окаймлявший тропинку, прыгнул на эту тропинку и, не обращая ни малейшего внимания на Эстер, вперил горящий взгляд в пропасть, где бились злополучный яванец и его скакун.

— Цермай! Цермай! — закричал он.

Всадник, погрузившийся в тину еще только по пояс (в то время как его тяжелый конь почти скрылся), не теряя, как казалось, надежды выбраться на твердую землю, повернулся в ту сторону, откуда слышался зов, возможно решив в смятении, что Провидение послало ему неожиданную помощь.

— Харруш! — пробормотал он.

Его лицо стало таким же серым, как тина, в которой он видел надвигающуюся смерть, и он безнадежно протянул руки в сторону, противоположную той, где находился гебр.

Но это движение оказалось для него роковым, и прожорливая бездна почти целиком поглотила его.

На поверхности судорожным усилием держались только руки и голова.

— Да, Харруш, — ответил огнепоклонник со смехом, в котором было нечто от гортанного воя гиены. — Харруш пришел насладиться зрелищем твоей смерти, раджа, как насладится, когда издохнут двое других.