Проходя мимо той части болота, которую пощадил пожар, Харруш издал особый свист.
На этот звук из кустарника выскочила Маха и бросилась к гебру.
При виде грозного зверя г-жа ван ден Беек содрогнулась, но Харруш взглядом успокоил ее; он провел рукой по вздрагивающей шкуре пантеры — та последовала за ним с собачьей покорностью, и все трое продолжали путь.
— Мне страшно! — произнесла Эстер.
— Разве здесь нет меня, чтобы тебя защитить? — возразил Харруш. — И потом, кого тебе бояться? Того, кто звался Базилиусом и кого сегодня зовут Нунгалом? Он единственный, кто действительно опасен, но он не придет.
— Он пришел, — послышался громкий голос. Тотчас же Харруш стремительно бросился к морю. Видя, что он убегает, Нунгал испустил боевой клич пиратов.
После этого пустынное место мгновенно заполнилось: из каждого куста, из-под каждой кучи листьев выскочил человек, и прежде чем гебр успел сделать десять шагов, он оказался окруженным пиратами, которые угрожали ему своими дротиками или ружьями.
— Хватайте этого человека, — приказал Нунгал.
Но, увидев хозяина в опасности, Маха, до сих пор сидевшая в тени за папоротниками, под которыми пряталась Эстер, вскочила; по ее шкуре побежали быстрые волны, морда собралась в глубокие складки, хвост заколотил по земле, взрыхленной когтями пантеры. В тот момент, когда один из пиратов, усердно исполняя приказ главаря, протянул руку к Харрушу, Маха совершила невероятный прыжок, обрушилась на плечи нападавшего и, разбитого, швырнула его на землю, угрожающе обведя врагов хозяина горящими глазами; устрашенные этим нападением, они не решались пошевелиться.
— Пусть падет на вас проклятие пророка, трусы! — вскричал Нунгал. — Вы дрожите перед презренной тварью.
С этими словами он выхватил из-за пояса пистолет и старательно прицелился в пантеру.
Но в миг, когда искра достигла пороха, Харруш бросился перед Махой и закрыл ее своим телом; пуля ударила у него над бедром и так глубоко вошла в тело, что в одну секунду саронг окрасился кровью.
— Маха, Маха, — говорил он; между тем на лице его не отразилось ни волнения, ни боли. — Маха, час еще не настал, беги далеко в лес, укройся «от их выстрелов; беги, Маха, я приказываю тебе.
Пантера проследила глазами за жестом, каким Харруш сопроводил эти слова; она все поняла и исполнила с удивительной покорностью.
Когда пираты, возбужденные упреками главаря, двинулись к ней, чтобы поразить ее, когда Нунгал направил на нее ствол второго пистолета, она стремительнее молнии вскочила, пронеслась над головами разбойников и бросилась в реку.
Несколько стрел просвистело в воздухе над ее головой, но они не задели ее; она выбралась на противоположный берег и в несколько прыжков преодолела расстояние, отделявшее ее от леса.
Тогда лицо Харруша, до сих пор мрачное и встревоженное, стало спокойным; он свободно вздохнул, на его губах появилась торжествующая улыбка, теперь он с гордым и безразличным видом стоял перед Нунгалом, с ненавистью глядевшим на него.
— Гебр, — спросил этот последний, — что ты сделал из Цермая?
— Немного тины, Нунгал.
— Ты признаешься в твоем преступлении?
— Я горжусь своей местью: Ормузд был со мной.
— Гебр, — продолжал малаец. — Ты срезал цветок надежды, которую питали наши братья, — надежды увидеть правителем независимой Явы потомка древних властителей.
— Не все ли равно рабам, каким именем зовется тот, кто их наказывает? — насмешливо возразил Харруш. — Если кнут, который бьет их, будет зваться не Цермаем, он станет именовать себя Нунгалом, но останется кнутом.
Малаец побледнел и закусил тонкие губы.
— Ты исполнил желание белых людей, наших врагов, предав смерти того единственного человека, кто мог объединить малайцев и привести их к победе; ты поднял святотатственную руку на сына султанов; знаешь ли ты, какую кару законы острова назначили за твое преступление?
— Да, — коротко ответил Харруш.
— Это кара огнем. Свяжите этого человека, — продолжал малаец, обращаясь к своим пиратам, — этой ночью вы будете готовить ему костер.
Харруш протянул руки навстречу веревкам.
— Теперь, — произнес Нунгал, повернувшись к Эстер, — обещаешь ли ты мне побыть немного неподвижной, спрятавшись под этим покрывалом, если я покажу тебе твоего мужа?
— Клянусь! — ответила Эстер.
— Хорошо! Пусть приведут ко мне Эусеба. Эусеба привели.
— Эусеб ван ден Беек, — произнес предводитель морских бродяг. — Я считаю, что достойный доктор Базилиус, ваш дядя и мой друг, удовлетворился совершенными вами ошибками и может рассматривать себя как законного наследника существования, которое вы поставили в зависимость от вечности ваших чувств. Я не буду более привередлив, чем он. В какой час вам будет угодно позволить мне вступить во владение тем, что положено мне по праву передачи, сделанной в мою пользу доктором Базилиусом?
— Когда захотите, — отвечал едва слышным голосом Эусеб.
— Ну-ну! Кое в чем капитан пиратов не отличается от негоцианта. Впрочем, я унаследовал принципы этого превосходного Базилиуса и не стану выходить из рамок коммерческих традиций, в каких заключено было ваше взаимное обязательство: я даю вам двенадцать часов, чтобы вы предоставили мне то, чего я вправе потребовать, а также избавились от последней трети вашего состояния в пользу Арроа.
Пираты собирались увести Харруша, но на звук его шагов Эстер подняла голову.
— Гебр, — произнесла она, понизив голос, — настало время выполнить последнее из полученных мною от тебя обещаний.
— Все будет сделано, как ты желаешь; я обещал тебе помочь спасти твоего мужа, и Ормузд свидетель: выполняя эту клятву, я рисковал больше чем жизнью; я обещал еще, что, если Нунгал окажется сильнее меня, ты получишь из моих рук средство, которое избавит тебя от страданий, слишком хорошо мне знакомых, чтобы не вызвать у меня сочувствия; да будет над тобой рука Бога, пусть он рассудит нас.
Продолжая говорить, Харруш, хотя его руки стягивали веревки, сумел поднести ко рту шнур, на котором висел у него на груди маленький мешочек из грубой ткани, перегрыз этот шнур зубами, и мешочек упал к ногам Эстер.
Схватив его, она разорвала ткань и поднесла к губам его содержимое — несколько красноватых зерен.
Почти мгновенно по ее лицу разлилась смертельная бледность, под глазами появились широкие темно-синие круги, глаза затуманились; казалось, силы покинули ее, тело отклонилось назад, и она упала на землю.
Взгляд Эстер был направлен в сторону мужа.
— Эусеб, Эусеб, — она умоляюще протянула к нему руки. — Я нарушу свою клятву, я откину покрывало. Эусеб! Это я, твоя Эстер!