Этот новый проступок его погубил: к несчастью, молодой муж разделял вкусы Тома, и он воззвал к любителям ромовых баб: поднявшийся тотчас неистовый шум не могла успокоить покорность, с какой бедняга Том последовал за Александром. У дверей их ждал владелец дома, которому маркиза объявила, что съезжает с квартиры. Новобрачный, со своей стороны, заявил, что не останется в этом доме и четверти часа, если не добьется возмездия: прочие жильцы вторили ему. Видя, что его дом вот-вот опустеет, хозяин побледнел и сказал Декану, что при всем желании не сможет оставить его под своим кровом, если он не избавится немедленно от животного, в подобный час и в приличном доме подающего столь серьезный повод к возмущению. Декан, которому Том начал надоедать, оказывал сопротивление лишь для того, чтобы добиться благодарности за свою уступку. Он дал честное слово, что Том на следующий же день покинет этот дом и, желая успокоить жильцов, требовавших немедленного изгнания медведя и уверявших, что в случае задержки они не станут ночевать в своих квартирах, спустился во двор, заставил Тома, хотелось ему того или нет, войти в собачью конуру, затем повернул ее отверстием к стене и завалил камнями.
Обещание, за которым последовало столь блистательное начало его исполнения, удовлетворило жалобщиков: дочка привратницы утерла слезы, маркиза ограничилась третьим нервным припадком, а новобрачный великодушно объявил, что за неимением ромовой бабы он съест сдобную булочку. Все разошлись по своим квартирам, и через два часа снова воцарилось полное спокойствие.
Том вначале попытался, подобно Энкеладу, сбросить навалившуюся на него гору, но, увидев, что с этим ему не справиться, проделал в стене дыру и вылез в сад соседнего дома.
Жилец нижнего этажа дома № 111 был немало удивлен, когда на следующее утро увидел медведя, прогуливающегося среди грядок в его цветнике; он поспешил захлопнуть дверь своего подъезда, открытую им с целью самому совершить моцион в том же месте, и попытался сквозь стекла разглядеть, каким путем проник в его владения этот любитель садоводства. К несчастью, проем был скрыт сиренью, и осмотр, сколь долгим он ни был, все же не дал удовлетворительных результатов жильцу нижнего этажа дома № 111. Тогда он, по счастью подписчик «Конституционалиста», припомнил, что несколько дней тому назад читал в газете сообщение из Валансьена о том, как этот город стал ареной весьма необычного явления — там выпал дождь из жаб, сопровождавшийся раскатами грома и вспышками молний, и такой обильный, что крыши домов и улицы были сплошь покрыты земноводными, но как только дождь прошел, небо, за два часа до того пепельно-серое, приобрело оттенок индиго. Подняв глаза, подписчик «Конституционалиста» увидел черное как чернила небо и, не в силах объяснить себе присутствие в его саду Тома, решил: сейчас произойдет нечто подобное случаю в Валансьене с той только разницей, что вместо жаб станут падать медведи, и это не более удивительно — просто град из медведей крупнее и опаснее. С этой мыслью он повернулся к своему барометру: стрелка указывала на дождь и бурю. В это мгновение послышались раскаты грома и комнату озарила синеватая вспышка молнии. Подписчик «Конституционалиста» понял, что нельзя терять ни минуты и, опасаясь, что его кто-нибудь опередит, послал своего камердинера за комиссаром полиции, а кухарку — за капралом с девятью солдатами, чтобы в любом случае находиться под защитой гражданских властей и под охраной военной силы.
Тем временем у входа в дом № 111 стали толпиться прохожие, видевшие, как оттуда выскочили перепуганные лакей и кухарка. Были высказаны самые бессмысленные предположения, затем был подвергнут допросу привратник, но и он не оправдал надежд, ибо знал не больше других и мог лишь сообщить, что опасность, какого бы рода она ни была, исходила из здания, расположенного между двором и садом. В это время на крыльце, выходившем во двор, появился подписчик «Конституционалиста»: он был бледен, дрожал и звал на помощь; Том, привыкший к человеческому обществу, заметил его сквозь стекло двери и рысью побежал знакомиться, но подписчик «Конституционалиста», не догадываясь о его намерениях, увидел объявление войны там, где речь шла о простом проявлении вежливости, и благоразумно отступил. Добравшись до двери во двор, он услышал, как затрещали стекла в двери, выходящей в сад, и его отступление превратилось в беспорядочное бегство; как мы и сказали, беглец явился взорам любопытствующих и зевак, знаками показывая, что он терпит бедствие, и изо всех сил призывая на помощь.
Однако случилось то, что всегда бывает в подобных обстоятельствах: вместо того чтобы откликнуться на призыв, толпа рассеялась; остался твердо стоять лишь находившийся в ее рядах солдат муниципальной гвардии. Направившись к подписчику «Конституционалиста», он поднес руку к своему киверу и спросил, чем может служить; но тот, к кому он обращался, утратил дар речи и только показывал пальцем на открытую дверь и на крыльцо, с которого ему пришлось с такой поспешностью спуститься. Догадавшись, что опасность исходит оттуда, муниципальный гвардеец храбро выхватил свой тесак, поднялся на крыльцо, вошел в открытую дверь и оказался в квартире.
Первое, что он увидел, войдя в гостиную, была добродушная физиономия Тома: стоя на задних лапах, медведь просунул сквозь окно голову и передние лапы и, опершись на деревянную раму, с любопытством оглядывал незнакомую комнату.
Солдат муниципальной гвардии резко остановился, при всей своей храбрости не зная, как поступить: идти вперед или пятиться назад; но Том, едва заметив его, уставился на него диким взглядом, шумно засопел, словно испуганный бык, и, поспешно убрав голову из окна, пустился со всех четырех ног бежать в самый дальний уголок сада, явно показывая, что мундир муниципальной гвардии внушает ему ужас.
Прежде мы изображали нашим читателям Тома как животное рассудительное и здравомыслящее, поэтому теперь вынуждены просить у них позволения ненадолго прервать наше увлекательное повествование, чтобы объяснить происхождение этого страха, который можно было бы счесть преждевременным, поскольку он не был вызван никакими проявлениями враждебности к нему и, следовательно, мог бы бросить тень на безупречную репутацию Тома.
Это произошло в один из вечеров масленицы 1831 года от Рождества Христова. Том находился в Париже не более шести месяцев, но артистическая среда, в которой он жил, уже настолько смягчила его нрав, что он сделался одним из самых приятных медведей, каких только можно встретить: он шел открывать дверь, услышав звонок, целыми часами нес караул, стоя на задних лапах и держа алебарду в передней лапе, и танцевал менуэт Экзоде, с бесконечным изяществом закинув за голову палку от метлы. Весь день, к большому удовольствию находившихся в мастерской, он предавался этим невинным развлечениям, и только что уснул сном праведника в шкафу, служившем ему конурой, когда кто-то постучал в уличную дверь. В тот же миг Жак так явно выразил знаками радость, что Декан угадал: пришел горячо любимый наставник обезьяны.
В самом деле, когда дверь отворилась, появился Фо, одетый паяцем, и Жак бросился в его объятия.