— О! Пекиньи! Пекиньи!
— Вот оно что! Ну, так чего он вам наговорил?
— Он же мне сказал, что это Олимпия, моя любовница, предмет вожделений короля!
— Неужели?
И Ришелье расхохотался.
— Вас это веселит, герцог? — процедил Майи, готовый разозлиться.
— Нуда.
— И почему же?
— Потому что это и в самом деле забавно. А что, если так и есть?
— Король любит двух женщин?!
— Он на это способен, граф.
— О, прошу вас, не шутите так.
— Да ведь, если на то пошло, он вполне может забрать у вас обеих, мой бедный граф!
— Ох, герцог, согласитесь же, что положение в самом деле недопустимое.
— По правде говоря, странное стечение обстоятельств.
— Забрать Олимпию, которую я люблю!
— Так отдайте ему вашу жену.
— Госпожу де Майи, которая носит мое имя!
— В таком случае отдайте ему вашу любовницу.
— Герцог, я человек конченый, надо мной будет потешаться весь Париж, а вы уже начали.
— Не приведи Боже! Мой дорогой граф, я, напротив, пришел к вам с открытым сердцем и самыми дружескими чувствами.
— Так дайте же мне совет!
— Вот еще! Вы шутите.
— Как так?
— Разве можно давать советы человеку в вашем положении, человеку, принужденному сделать выбор между любовью и самолюбием?
— Но в конце концов, герцог, вы же пришли сюда с какой-то целью?
— Проклятье! По-моему, я достаточно долго объяснял вам, зачем я здесь.
— Повторите еще раз.
— Что ж! Я пришел, чтобы предложить вам способ спастись от осмеяния.
— Предлагайте, и поскорее.
— Я пришел, чтобы вам сказать: король домогается вашей жены; вы никогда не любили свою жену, а ваша жена к вам охладела. Так поспешите.
— Поспешить? Мне?
— Да.
— Каким образом?
— Поторопитесь последовать примеру мужа госпожи де Монтеспан, который всегда внушал страх королю, был обласкан своей женой и уважаем целым светом. Вполне возможно, что извечная мораль здесь кое-что подправила бы, но в наши дни все происходит именно так, а надо жить в своем времени, каким бы жалким оно ни было.
— Герцог! Герцог! Это же сущее бесчестье — то, что вы мне предлагаете!
— Да вы с ума сошли, дорогой? Это же, напротив, высшее благополучие. То самое, что называется сделать свой выбор, крепко держать судьбу за хвост и, так сказать, взыскать с врага выкуп.
— Я бы хотел смотреть на эти вещи с вашей точки зрения, герцог.
— А вот вам доказательство, что я прав. Если вы станете колебаться, король атакует вас с самой слабой стороны, как всегда поступают при осаде: сначала у вас отберут любовницу, и все это одобрят. В нравственном смысле.
— Как, неужели все одобрят это?
— Э, Боже мой! Ведь все любят посмеяться, не так ли? А король, пресытившись вашей любовницей, перейдет к вашей жене; ею он тоже завладеет, и тем легче, что, позволив ему это, она сыграет с вами двойную шутку. Следовательно, вы получите пинка сразу два раза — и от любовницы и от жены, и при этой комедии будет присутствовать весь свет, ведь нет такого зрителя, который, посмотрев первое действие спектакля, не пожелал бы увидеть второе.
— Послушайте, герцог, это ужасно!
— Но это так. А вы держитесь, не склоняйте головы. Изобразите ироническую усмешку. Сделайте выбор: отбросьте прочь плевелы, а злак сохраните; в этой буре, грозящей поглотить все и вся, запаситесь той доской, что поможет выплыть. Притом выйдете вы из этой переделки герцогом и пэром, кавалером королевских орденов; потребуйте заверений, что вам дадут хорошее губернаторство, а если удастся, сразу добейтесь его — вот тогда все будут смеяться не над вами, а вместе с вами.
— Да это все невозможно! Невозможно!
— Вы теряете разум. Любите вы свою любовницу?
— Я без ума от нее!
— А жену свою вы любите?
— Не знаю.
— О, хорошенькая новость! Вот вы уже и виляете, колеблетесь. Слабость, какая же это слабость! Вы покинули свою жену — да или нет?
— Ну, примерно так.
— Что ж! Брошенная жена за себя отомстит.
— Возможно.
— Говорю вам, она с вами расквитается. Почему, дьявол все это возьми, вы воображаете, что возможны исключения из правила именно в вашу пользу? Если она отомстит не с королем, ей в этом поможет кто-нибудь другой. И тогда прощай, герцогство, прощайте, пэрство, орден, губернаторство! Вы станете рогоносцем задаром! Сказать по чести, любезный граф, не понимаю, как это такой умный человек, как вы, имея столь очаровательную любовницу, как ваша, и, подобно вам, тяготясь своей женой, не благословляет Небеса, посылающие ему такой повод обрести свободу.
— Но свобода такой ценой — это же бесчестье!
— Все это лишь громкие слова. Э, сударь! Если ваша жена любит короля, попробуйте-ка предотвратить его, это бесчестье!
— Моя жена любит короля?
— Почему бы и нет? Какая разница, молод Людовик Пятнадцатый или стар, уродлив он или хорош собой, король он или пастух? Разве Людовик Пятнадцатый не стоит любого из нас, будь то вы, я или кто угодно?
— О, и вы туда же! Как Пекиньи! — пробормотал граф.
— То, чего вы не желаете сделать, использовав все преимущества положения, вас так или иначе не минет — но уже по принуждению. И вот тогда вы увидите, сами увидите!..
— Герцог, от этого недолго разбить себе голову!
— Нет, сударь, напротив: ведь есть способ ее сберечь. Будете рассудительны — выбор не представит для вас труда.
Майи уткнулся лицом в ладони.
Ришелье смотрел на него с жалостью, как торжествующий победитель на поверженного врага.
— Я пришел, — сказал он, — чтобы сообщить вам добрую новость и уведомить вас о ходе событий; но вы все выворачиваете наизнанку — так давайте прекратим этот разговор.
— Да вы понимаете, как это оскорбительно — все то, что вы мне тут наговорили? — вскричал Майи, поднимая голову.
— Берегитесь, — произнес Ришелье, — вы добьетесь, что я это признаю. Я посол его величества и должен поддерживать честь короны.
— Как Пекиньи! — возопил несчастный. — Как Пекиньи!
И он припал лицом к мраморному цоколю статуи.
Нет сомнения, что герцог довел Майи именно до того состояния, в какое хотел его привести, так как, пользуясь минутным оцепенением, объявшим злополучного графа, он повернулся на каблуках и исчез.