— Сара вольна поступить, как пожелает, милорд, — живо прервал его Жорж, — и, чтобы стать моей женой, благодарение богу, она не нуждается в чьем-либо согласии.
— Да, это так, — продолжал губернатор, — но согласитесь, есть разница, похитите ли вы девушку из дома воспитателя, или получите ее руку с согласия семьи. Поразмыслите над тем, что вам диктует ваша гордость, мсье Мюнье, и вы поймете: я сделал все возможное, чтобы полностью удовлетворить ее, добился успеха, какого вы и сами не ожидали.
— Это верно, — ответил Жорж, — к несчастью, слишком поздно пришло это согласие.
— Но почему же, почему слишком поздно?
— Избавьте меня от ответа на этот вопрос, милорд. Это моя тайна.
— Ваша тайна, бедный мой юноша, ну хорошо же; хотите, я раскрою эту тайну, которую вы от меня скрываете?
Жорж посмотрел на губернатора с недоверчивой улыбкой.
— Ваша тайна! — продолжал губернатор. — Вы думаете, что тайна надолго сохранится, если она доверена десяти тысячам людей?
Жорж продолжал смотреть на губернатора, теперь уже без улыбки.
— Послушайте меня, — сказал губернатор, — вы хотите погубить себя, а я хочу спасти вас. Я пришел в дом де Мальмеди, уединился с ним и сказал: «Вы не оценили Жоржа Мюнье, грубо оттолкнули, вынудили его открыто порвать всякие отношения с вами, вы совершили ошибку, так как Жорж Мюнье — выдающаяся личность, человек с чувствительным сердцем и благородной душой. Такой человек способен на многое, и доказательством служит то, что ныне жизнь наша в его руках; он руководитель массового заговора. Завтра в десять часов вечера Жорж Мюнье направится в Порт-Луи во главе десяти тысяч негров, — я говорил с ним об этом вчера. Мы располагаем гарнизоном всего в тысячу восемьсот человек, и если у меня не возникнет план спасения, какие порой рождаются у здравомыслящих людей, пройдет день, и Мюнье, которого вы презираете как потомка рабов, быть может, станет нашим властелином и не пожелает иметь вас в числе своих рабов. Так вот, мсье, вы можете предотвратить эту беду, — сказал я ему, — можете спасти колонию. Забудьте прошлое, согласитесь на брак вашей племянницы с Жоржем, в чем вы ранее ему отказали; если он выразит согласие — ведь роли переменились и соотношение сил тоже может измениться, — этим вы сможете спасти не только собственную жизнь, свободу, состояние, но и жизнь, свободу и состояние всех нас». Вот что я ему сказал. И тогда он согласился на мою мольбу, на мою настоятельную просьбу и повеление. Но случилось именно то, что я предвидел: вы слишком далеко зашли, приняв на себя обязательства, которые не можете теперь нарушить.
Жорж следил за речью губернатора с возрастающим удивлением, но с совершенным спокойствием.
— Итак, — сказал он, — вам все известно, милорд?
— Ну конечно же, все мне отлично известно; кажется, я ничего не забыл.
— Ничего, — произнес Жорж, улыбаясь, — ничего, ваши шпионы прекрасно осведомлены, примите мои комплименты, ваша полиция хорошо работает.
— Ну так вот, — сказал губернатор, — теперь вы знаете, почему я действовал так; решайте, еще есть время, согласитесь принять руку Сары, примиритесь с ее семьей, откажитесь от безумных помыслов, а я буду вести себя так, как будто ничего не знаю, ни о чем не осведомлен, все забыл.
— Невозможно, — произнес Жорж.
— Подумайте же, с какими людьми вы связались.
— Вы забыли, милорд, что эти люди, о которых вы отзываетесь с таким пренебрежением, — мои братья; что, презираемые белыми, люди так называемой низшей расы, меня признали, избрали своим вождем; вы забываете, что они всецело доверили мне свои жизни, и я предан им навсегда.
— Итак, вы отказываетесь?
— Да!
— Отвергаете все мои условия?
— Простите, милорд, я не могу их принять.
— Несмотря на вашу любовь к Саре и на ее любовь к вам?
— Несмотря ни на что.
— Подумайте как следует.
— Бесполезно. Я не изменю своего решения.
— Ну хорошо, Жорж, теперь, — сказал лорд Маррей, — последний вопрос.
— Говорите.
— Если бы я был на вашем месте, а вы на моем, как бы вы поступили?
— Не понимаю.
— Ну, если бы я был Жорж Мюнье, руководитель восстания, а вы лорд Уильям Маррей, губернатор Иль-де-Франс, если бы вы держали меня в руках, как я вас ныне держу в своих, скажите, как поступили бы вы?
— Как бы я поступил, милорд? Я разрешил бы свободно выйти отсюда человеку, который явился по вашему приглашению, полагая, что идет на место встречи, а не завлечен в ловушку; а вечером, если я убежден в правоте своего дела, я обратился бы к богу с просьбой, чтобы всевышний разрешил Наш спор.
— Так вот, это было бы неверным шагом, Жорж, ибо с того момента, как я бы обнажил шпагу, вы уже не смогли бы меня спасти; как только я зажег бы пламя восстания, следовало бы погасить его в моей крови. Нет, Жорж, я не хочу, чтобы такой человек, как вы, погиб на эшафоте, как обыкновенный мятежник, намерения которого будут истолкованы превратно, а имя проклято. И, чтобы спасти вас от подобного несчастья, чтобы судьба не глумилась над вами, — отныне вы мой пленник; я арестую вас.
— Милорд! — воскликнул Жорж, оглядываясь вокруг в поисках оружия, которым он мог бы защищаться.
— Господа, — громко произнес губернатор, — войдите и арестуйте этого человека.
Появились четыре солдата во главе с капралом и окружили Жоржа.
— Отведите его в полицию, — сказал губернатор, — заключите в камеру, которую я приказал подготовить, установите строгую охрану, но следите за тем, чтобы ему было оказано должное уважение.
При этих словах губернатор поклонился арестанту, и Жорж вышел из кабинета.
Все, что произошло, случилось так быстро и столь неожиданно, что у Жоржа даже не было времени подготовиться к этому. Благодаря исключительному самообладанию, он скрыл нахлынувшие на него чувства за непринужденной улыбкой. Арестант и его охранники вышли через заднюю дверь, у порога которой стоял экипаж губернатора; но случилось так, что Мико-Мико проходил мимо, когда Жорж садился в экипаж; наш герой и его постоянный гонец обменялись взглядами.
По приказу губернатора Жорж был доставлен в полицию.
Само название говорило о том, для чего предназначалось это здание, расположенное на улице Правительства подле театра.
Жоржа ввели в камеру, указанную губернатором; это была комната, заранее приготовленная по приказанию лорда Маррея, и было заметно, что ее стремились сделать по возможности комфортабельной. Мебель была весьма опрятной, а кровать даже изящной; ничего в этой комнате не напоминало тюрьму, кроме зарешеченных окон.
Когда дверь закрылась и узник остался в одиночестве, он подошел к окну, выходившему на особняк Коанье. Одно из окон особняка находилось напротив комнаты Жоржа, и он мог. видеть все, что делалось там; к тому же окно было открыто.