Камилла ушла в одну сторону, Анатоль и Кассий удалились в другую. Анри посмотрел на часы, чтобы подняться в кабинет к Мадлену в точно назначенное время.
Господин Пелюш был равнодушен к топографии фермы, но совсем иные чувства испытывала Камилла. С радостью обнаружив, что в ее комнате все осталось на прежних местах, она немедленно подбежала к окну, возле которого привыкла обмениваться утренним приветствием с Анри.
В комнате Мадлена также ничего не изменилось. За исключением черного сюртука и панталон, сшитых им для поездок в Париж, он ни в чем не отступил от своих повседневных привычек.
Мы забыли, правда, упомянуть о великолепном хронометре Брегета, который, возвышаясь на каминной полке, привлек внимание г-на Пелюша. Он показывал время, отсчитывал секунды и обозначал дни недели и числа месяца.
— Черт! — сказал г-н Пелюш. — Какие у тебя отличные часы!
— Они не отстали ни на секунду за те полгода, что прошли с те пор, как я их приобрел.
— Такие часы должны стоить, по меньшей мере, шестьсот франков.
— Тысячу двести.
— Тысячу двести франков! И ты заплатил тысячу двести франков за часы?
— Что поделаешь! Когда занимаешься предпринимательством, необходимо знать точное время. Так что сюда приезжают со всей округи, чтобы поставить свои часы по моим.
— Значит, ты занимаешься предпринимательством?
— Как, разве я тебе об этом не говорил?
— Ни единого слова.
— О! Я тебе все расскажу. А вот и мой крестник вошел ко мне в кабинет, извини, я должен выслушать отчет.
— Иди, Кассий, иди, — сказал г-н Пелюш. — Имея трех продавщиц в магазине и семь или восемь рабочих в городе, я знаю, что значит вести дела. Однако, чтобы управляться со всем этим, мне вполне достаточно серебряных часов, доставшихся по наследству от отца и стоивших ему семьдесят франков. Вот они.
И он достал из карманчика своего жилета тот безобразный и устаревший предмет, который парижские уличные мальчишки весьма выразительно окрестили «будильник» или «тикалки».
— Да, да, — ответил Кассий, входя в кабинет. — Я знаю эти часы, очень ценю их и даже предложил бы купить их у тебя, если бы смел надеяться, что ты согласишься с ними расстаться.
— Ты прав, — подхватил г-н Пелюш, опуская свои часы обратно в карман. — Я не расстанусь с ними ни за какие деньги.
— Ну вот, ты видишь, я правильно поступил, купив свои собственные. Через десять минут я буду в твоем распоряжении.
В приоткрытую дверь г-н Пелюш в самом деле мог видеть Анри, с распечатанными письмами и сумкой в руках ждавшего Мадлена.
Было похоже, что в сумке лежали деньги.
Господин Пелюш подошел к туалетному столику, стоявшему около двери в кабинет. Отсюда, делая вид, что он умывает себе лицо и руки, г-н Пелюш мог слышать все, о чем говорили Анри и Мадлен.
— Оплата произведена? — спросил Мадлен.
— Еще нет, — ответил Анри. — Во-первых, никак не удается поменять семь или восемь тысяч франков золотом на серебро. Мы исчерпали все запасы серебряных монет на десять льё в округе, к тому же мы наняли на испытательный срок двадцать новых рабочих, и пока не договаривались с ними об оплате.
— Они работают, как остальные?
— Почти так же.
— Тогда им надо положить по четыре франка, как и другим.
— Такое же мнение и у папаши Огюстена.
— Как ты поступишь с твоим золотом?
— Я заплачу луидорами каждой пятерке рабочих, и это уже будет их забота найти разменную монету. Но в первую же вашу поездку в Париж вы должны будете договориться с Банком, чтобы он давал нам ежемесячно сорок тысяч франков серебром в обмен на векселя или на золото.
— Нет ничего проще. Сколько мы должны заплатить сегодня рабочим?
— Шесть тысяч семьсот франков.
— Ты помнишь, я им обещал дать вознаграждение первого сентября, если останусь доволен их работой?
— Да.
— Ты добавишь еще одну тысячу франков в счет этого вознаграждения, которое они сегодня в охотничьем домике получат из рук Камиллы. Я хочу, чтобы они выпили за здоровье моей крестницы.
Господин Пелюш весь обратился в слух.
Выплата шести тысяч семисот франков за неделю из расчета четырех франков в день предполагала наличие двухсот пятидесяти рабочих.
Мадлен обещал договориться с Банком, чтобы тот присылал ему ежемесячно в обмен на золото около сорока тысяч франков серебром!
И наконец, Мадлен желал, чтобы его двести пятьдесят рабочих получили вознаграждение из рук Камиллы с единственной целью заставить их выпить за ее здоровье!
Все это ум г-на Пелюша, каким бы превосходным он ни был, совершенно отказывался понимать.
Но так как Анатоль ни слова не хотел упустить из разговора, казавшегося ему хотя и непонятным, но весьма интересным, то он продолжал внимательно слушать, машинально натирая руки куском мыла, который таял на глазах и с которым он обращался бы, вероятно, гораздо бережнее, если бы тот принадлежал ему.
— О чем сегодня говорится в письмах?
— Пришли три письма: от господина де Рамбюто, господина Талабо и господина Шарля Лаффита. Они пишут, что если вам в конце месяца будут нужны деньги, то вы можете рассчитывать на них: первые двое предлагают сто пятьдесят тысяч франков каждый, а последний — сорок тысяч франков.
— Тебе нужны деньги?
— Нет, мы сможем прожить весь следующий месяц, пользуясь тем, что находится в кассе.
— Ну что ж! В таком случае ответь этим господам, что в этом месяце мне ничего не надо, но поскольку срок выплаты первых дивидендов приходится на второе число следующего месяца, то в конце сентября мне понадобятся эти суммы в двойном размере.
— Но эти дивиденды не превышают восьмидесяти тысяч франков.
— Ты думаешь, нашим акционерам не будет приятно узнать, что, помимо их дивидендов, в кассе лежит еще около полумиллиона?
— Я напишу в этом духе. Я могу даже попросить гораздо больше. Вы ведь знаете, что вам должны более миллиона.
— Нет, так будет лучше всего. Спускайся и подожди нас, сцена выплаты жалованья позабавит наших гостей; не забудь положить тысячу франков отдельно в маленький кошелек.
— О! Будьте спокойны.
Анри вышел через дверь на лестницу. Мадлен вернулся в комнату и застал г-на Пелюша, продолжавшего машинально намыливать руки, в то время как таз был переполнен пеной.
Господин Пелюш вытер руки и позвал Камиллу; она спустилась. Анри ждал ее у дверей и вручил ей небольшой кошелек с золотом.