Затем все направились к маленькому охотничьему домику, в котором жил Анри и где должна была состояться выплата жалованья.
Их ожидала целая армия рабочих.
При приближении Мадлена ряды разомкнулись, и Мадлен, Пелюш, Анри и Камилла прошли сквозь толпу из двухсот пятидесяти рабочих, державших свои фуражки в руках.
Первый этаж небольшого дома был превращен в контору, где Анри держал кассу.
Во всю ширину комнаты была установлена решетка, оставлявшая свободным лишь коридор, который вел от входной двери до выхода.
Анри попросил рабочих заходить внутрь по пять человек, объявив, что в будущем им будут платить каждому отдельно, к этому уже приняты все меры, но сейчас, поскольку в наличии только наполеондоры по двадцать франков, им предлагают получить один наполеондор на пятерых.
Предложение было принято без всяких возражений.
В своем втором обращении Анри попросил их не расходиться, получив плату, поскольку г-н Мадлен, намереваясь поблагодарить их за расторопность, с которой они приступили к работам, хотел бы из рук своей крестницы дать им доказательство своего удовлетворения.
Все было проделано, как и договаривались, в совершеннейшем порядке. Рабочие по пять человек входили в дверь, получали один наполеондор на всех пятерых, выходили через другую дверь и оставались ждать.
Камилла вышла к ним, и все головы вновь обнажились.
— Друзья мои, — сказала она им, — мой крестный пожелал, чтобы я вас отблагодарила от его имени за ваш добрый вклад в дела предприятия, руководителем которого он является, и как доказательство его удовлетворения вот кошелек с тысячью франков, предназначенный для того, чтобы вы выпили за мое здоровье. Я вручаю его вашему бригадиру, чтобы он разделил их поровну между вами.
Бригадир вышел вперед и приблизился.
— Держите, — продолжала Камилла. — И да благословит вас Бог, вас, ваших жен и ваших детей!
Не знаю, был ли заранее отдан приказ, но едва эти последние слова были произнесены, как крики «Да здравствует мадемуазель Камилла!» и «Ура!» в честь Мадлена вырвались из двухсот пятидесяти глоток в таком едином порыве, какого г-н Пелюш никогда не мог добиться в дни смотров в честь избранного им правительства, хотя в его роте было девяносто человек.
Господин Пелюш был так сильно растроган, что у него на глаза навернулись слезы.
Мадлен вполголоса сказал несколько слов бригадиру, взявшему кошелек из рук Камиллы, и тот ответил знаком, подразумевавшим, что он все понял.
Все направились на ферму: Камилла, радостная и довольная, как в пору самых сладких своих надежд; Анри, задумчивый и даже встревоженный; г-н Пелюш, снедаемый любопытством (всякое мгновение вопрос уже был готов сорваться у него с языка, и он с трудом удерживал его); Мадлен, молчаливый, но при этом предающийся жестикуляции, которая свидетельствовала об обширных замыслах, зреющих в его уме.
На пороге фермы их ждал мэр Вути, пришедший сообщить весьма неожиданную новость, что в силу своей неограниченной власти он переносит на второе сентября открытие охотничьего сезона, назначенное ранее на первое число.
В ответ на все расспросы он удовольствовался следующим объяснением: желая дать завтра торжественный завтрак в честь Мадлена, всех гостей и всех охотников округи, он, воспользовавшись своим всемогуществом в муниципалитете, отложил начало охоты на послезавтра.
Господин Пелюш вначале был сильно раздосадован. Но заверения Мадлена — казалось, раздосадованного не меньше, чем остальные, — в отличном качестве завтрака несколько примирили его с этой задержкой, в конце концов ставшей всего лишь суточной отсрочкой.
Дело заключалось в том, что в замке Вути должно было праздноваться новоселье.
На следующее утро все охотники, созванные Мадленом к семи часам утра по списку, который был составлен лично им, будучи предупреждены г-ном Редоном, что вместо охоты в этот день состоится большой званый завтрак, почти равный обеду, вместо того чтобы явиться ко времени, указанному в первом приглашении, и в костюмах охотников, явились в десять часов утра одетые так, как и подобает людям, собирающимся пировать у главного лица всей округи, то есть у господина мэра.
Встреча была назначена на половину одиннадцатого в замке Вути.
Господин Пелюш с наслаждением вновь разместился в своей великолепной комнате, которую он покинул с таким сожалением, не надеясь ее больше увидеть. Он безмятежно проспал там всю ночь и проснулся в девять часов.
Камилла, ответив церемонным реверансом на почтительное приветствие Анри, удалилась в свою маленькую комнатку, но спала она далеко не так долго, как ее отец, проснулась в пять часов утра и немедленно подбежала к окну в надежде услышать от Анри его обычное пожелание доброго утра; но никого не было видно, и ничто не выдавало присутствия в близлежащих зеленых зарослях какого-либо влюбленного, пусть даже и безмолвного. Камилла тогда вспомнила, что ей сказал ее крестный отец об обещании, данном г-ном Анри, не говорить ей больше ни слова о любви, и, сожалея, что ей довелось повстречаться с молодым человеком, столь твердо держащим свое слово, она все же не могла не восхититься подобной твердостью. И чтобы вознаградить его, а быть может, чтобы наказать, она послала тысячу воздушных поцелуев в том направлении, где, по ее предположениям, он находился, то есть в направлении охотничьего домика.
Что касается Анри, то, будучи верным своему обещанию, он удалился в охотничий домик, где крайне плохо провел ночь, почти не в силах заснуть; но когда стало рассветать, он подумал, что если ему не позволено говорить Камилле о своей любви, то ему вовсе не запрещено смотреть на нее, когда она появится в окне, а при своем тщеславии он нисколько не сомневался, что она в нем покажется. Поэтому он встал на рассвете и известными ему тропинками пробрался к маленькой хижине, называвшейся домиком садовника, но не потому, что в ней жил какой-то садовник, а потому, что внутри него лежали различные орудия садоводства; и там, глядя в оконце, все покрытое пылью, посреди которой он расчистил отверстие величиной с глазок, Анри стал дожидаться, когда откроется окно Камиллы. Как мы и говорили, оно открылось, и Анри с несказанным удовлетворением мог наблюдать, с каким старанием Камилла разыскивала его всюду, где он должен был быть, но где его не было, и счесть те поцелуи, которые она ему посылала, убежденная, что ее сейчас видят лишь Господь Бог и ангелы.
В половине одиннадцатого, как и остальные, она под руку со своим крестным отцом пришла в замок, и г-н Пелюш с удовлетворением отметил, что г-н Анри появился пять минут спустя после нее, и пришел с противоположной стороны.
Без четверти одиннадцать все собрались в главной гостиной. Господин Редон приветствовал прибывших с удивительной любезностью, а затем, вполголоса обменявшись со слугой несколькими словами, сказал: