— Ну-ну! Ты предлагаешь больше чем следует, и никто не требует от тебя такой жертвы, — возразил моряк. — Стало быть, я разверну паруса и постараюсь направить судно в эти воды. Всякий раз, когда я захожу в лачугу Алена и вижу, как он лежит там один-одинешенек, у меня сердце разрывается, и я готов во что бы то ни стало положить этому конец.

Продолжая излагать ей замысел, созревший в его голове, боцман Энен проводил вдову до дверей дома лавочника.

Затем Жанна Мари поднялась в свою комнату и легла спать.

Но она никак не могла уснуть, будучи не в силах успокоиться после разговора со старым боцманом.

Женщина то и дело повторяла себе, что он сошел с ума, что подобный брак немыслим, но, продолжая уверять себя в этом, она не переставала думать о словах Жака Энена.

XIII. БЕССОННАЯ НОЧЬ

Энен с присущей ему настойчивостью неумолимо стремился к осуществлению замысла, о котором он сообщил Жанне Мари.

Поэтому, как только Ален достаточно окреп, чтобы слушать его, боцман попытался, ни единого раза не упоминая имени вдовы, внушить ему мысль о браке; при этом он беспрестанно твердил о трудностях и печалях одинокой жизни, в то же время расписывая прелести супружества.

С самого начала охотник изо всех сил, оставшихся у него после болезни, отвергал эти брачные планы.

Но, видя, что боцман продолжает проявлять неистовое упорство, Ален решил, что его друг подвержен своего рода навязчивой идее, — следовательно, он скорее заслуживал жалости, чем осуждения, и надо было дать ему выговориться.

Энен воспринял молчание молодого человека как знак согласия и пришел в восторг.

Старый моряк, искушенный в искусстве изучения и предвидения небесных бурь, закаленный в борьбе со стихией, но куда менее сведущий в том, что касается стихии чувств, превратно истолковал молчание выздоравливающего; он известил Жанну Мари о своих грандиозных успехах в перевоспитании Алена, хотя, в сущности, не продвинулся в этом деле ни на шаг.

Между тем нельзя было не заметить, что частые визиты вдовы, относившейся к охотнику с нежной заботой и бесхитростной преданностью, а также скромное очарование Жанны Мари и чистота ее души мало-помалу произвели на молодого человека неизгладимое впечатление.

Продолжая ненавидеть женский пол и обещая себе не нарушать своей клятвы, Ален в то же время делал для вдовы исключение.

Он считал Жанну Мари не просто женщиной или, точнее, видел в ней нечто большее, чем женщину.

Она была для него воплощением материнства.

Однако он не испытывал к ней влечения; мысль о том, чтобы жениться на вдове, ни разу не приходила ему в голову.

И все же благодаря этой ласковой дружеской руке острая боль, которую Лиза оставила в сердце своего возлюбленного, постепенно утихла.

Таким образом, Монпле ощущал потребность в присутствии Жанны Мари, а точнее, матери маленького Жан Мари.

Правда, эгоистичный Ален уверял себя, что, как только он поправится и вернется к привычным занятиям, у него по-прежнему не будет ни в ком нужды.

Между тем визиты вдовы были ему приятны и благотворно сказывались на его выздоравливании.

Однажды ночью мальчик спал так крепко, обессилев от постоянных бдений, что не услышал, как его мать постучалась в дверь.

Ален же пребывал в дремотном состоянии; он очнулся от стука в дверь, оделся и направился к выходу.

Вдова вся затрепетала, увидев, что дверь открыл не ее сын, а охотник.

Она стала упрашивать его снова лечь в постель, но он наотрез отказался. Мужчина и женщина развели огонь и присели у камина, в то время как

мальчик продолжал спать в подвесной койке.

Молодой человек был еще слаб и измучен болезнью, но его лицо уже начало приобретать здоровый цвет.

Жанна смотрела на него.

Взгляды их встретились.

— Ну вот, господин Ален, — сказала она с улыбкой, покраснев, — я вижу, что вам уже лучше и скоро мне не придется бегать ночью по полям, рискуя столкнуться со злыми волшебницами-прачками.

При мысли о том, что в скором времени Жанна в самом деле перестанет приходить, так как у нее не будет для этого повода, сердце Алена сжалось и у него невольно вырвалось:

— Не говорите так, Жанна, а не то я стану проклинать свое выздоровление.

Вдова вздрогнула: слова Алена повергли ее в мучительное, но сладостное волнение.

Эти слова прозвучали почти как признание.

Однако Жанна Мари была чрезвычайно скромна и не могла поверить, что, невзирая на ее жалкую участь, чья-то любовь снизошла до нее.

Монпле же неожиданно умолк.

Возможно, он не сказал всего, что думал, но тем не менее сказал больше, чем хотел.

После его слов воцарилось молчание.

Затянувшаяся тишина становилась гнетущей.

Чтобы выйти из неловкого положения, в котором они оказались, Жанна Мари завела разговор о прошлом и через пять минут пришла к убеждению — горькому для нее убеждению, — что, хотя любовь Алена к Лизе уже почти угасла, его глубокая неприязнь ко всем женщинам, возникшая из-за этой еще не забытой им любви, не прошла и что Энен отнюдь не изменил взглядов молодого охотника на брак и супружескую жизнь.

Превозмогая себя, женщина печально сказала:

— Вы забудете об этом; к вам уже возвращается здоровье, скоро вы снова начнете охотиться, встречаться с друзьями, веселиться, и мало-помалу воспоминания о прежних страданиях изгладятся из нашей души.

— О нет, нет! — вскричал Ален. — Вовсе не забавы и развлечения помогут мне об этом забыть, это сделает…

Молодой человек запнулся. Он хотел сказать: «Это делает другая любовь…»

— … это сделает?.. — переспросила вдова.

— Ничего, — отвечал Ален, отворачиваясь, — все бесполезно! Я безутешен, несчастен… и проклят судьбой.

— Нельзя быть вечно несчастным, когда ты молод, — возразила вдова, — и нельзя считать себя проклятым, если ты добр.

Жанна Мари посмотрела на Алена.

В этот миг он тоже обратил на нее свой взгляд.

Их глаза встретились.

Какое впечатление произвел взгляд Жанны на Алена?

Нам это неизвестно, так как сердце всякого мужчины наглухо, закрыто.

Однако взгляд Алена пронзил Жанну до глубины души.

Она почувствовала, что ей небезопасно заводить разговор на эту тему.

Женщина снова заговорила о Лизе Жусслен.

Это магическое имя еще не утратило своего влияния на Алена.