Только время могло объяснить эту загадку.
Между тем дни летели, и судебный процесс продолжался.
Узников приводили на очную ставку со всеми пассажирами, которые подписали протоколы, поступившие к министру полиции; но ни один из свидетелей не мог их опознать, никто не видел их без маски.
Вдобавок пассажиры показали на следствии, что из их личных вещей, будь то деньги или драгоценности, ничего не было похищено.
Жан Пико засвидетельствовал, что двести луидоров, отобранные у него по ошибке, были ему возвращены.
Следствие длилось два месяца, и к концу этого срока подсудимым, личность которых никто не мог удостоверить, могли вменить в преступление лишь то, в чем они сами сознались: они причастны к восстанию в Бретани и Вандее и входили в вооруженные отряды под командой г-на де Тейсонне в горах Юры.
Судьи затягивали разбирательство как только могли, все еще надеясь, что удастся отыскать какого-нибудь свидетеля обвинения, но их надежды не сбывались.
Никто, в сущности, не пострадал от грабежей, вменяемых в вину четырем подсудимым, кроме государственной казны, а это никого не интересовало.
Откладывать дольше судебное заседание не было повода.
Подсудимые, со своей стороны, не теряли времени даром.
Мы помним, что благодаря ловкой выдумке с обменом паспортов Морган путешествовал под именем Рибье; Рибье — под именем Сент-Эрмина и так далее; это внесло полную путаницу в показания трактирщиков, а записи в их регистрационных книгах еще усугубляли неразбериху. Отметки о приезде путешественников на час раньше или час позже давали обвиняемым неопровержимое алиби.
Судьи были глубоко убеждены в виновности подследственных, но никакими свидетельскими показаниями не могли этого доказать.
Кроме того, им приходилось учитывать, что все симпатии публики были на стороне обвиняемых.
Судебное заседание началось.
Тюрьма в Бурке примыкает к залу суда, и заключенных проводили туда по внутренним коридорам.
Как ни был вместителен зал заседаний, в этот день он был переполнен; жители Бурка теснились в дверях, приехали любопытные из Макона, Лон-де-Сонье, Безансона и Нантюа — так много толков вызвали нападения на дилижансы, так гремела слава о подвигах Соратников Иегу!
Когда ввели четырех подсудимых, в зале поднялся шум, в котором, однако, слышалось не осуждение, а скорее любопытство и благожелательность.
Надо признаться, поведение обвиняемых на суде действительно могло пробудить эти чувства. Все четверо, на редкость красивые, одетые по последней моде, держались уверенно, с достоинством, улыбались публике, отвечали судьям любезно, порою слегка насмешливо; их внешний облик был их лучшей защитой.
Самому старшему не было и тридцати лет.
На вопрос об их фамилии, имени, возрасте и месте рождения они ответили: Шарль де Сент-Эрмин; родился в Туре, в департаменте Эндр-и-Луара; возраст двадцать четыре года.
Луи Андре де Жайа; родился в Баже-ле-Шато, в департаменте Эн; двадцать девять лет.
Рауль Фредерик Огюст де Валансоль; родился в Сент-Коломбе, в департаменте Рона; двадцать семь лет.
Пьер Эктор де Рибье; родился в Боллене, в департаменте Воклюз; двадцать шесть лет.
На вопрос о сословии и политических убеждениях все четверо отвечали, что они дворяне и роялисты.
Эти красивые молодые люди, защищавшие себя от гильотины, но не от расстрела, заявляли, что они заслужили смерть, но желают умереть как солдаты, то есть быть расстрелянными; они вызывали восхищение своей юностью, храбростью и благородством.
Поэтому судьям было ясно, что, если предъявить им обвинение только как участникам вооруженного восстания, именно теперь, когда Вандея сдалась, а Бретань сложила оружие, присяжные их оправдают.
Это было совсем не то, чего требовал министр полиции: смертного приговора, вынесенного военным трибуналом, было ему недостаточно, ибо он готовил им казнь позорную, смерть преступников, смерть злодеев!
Прения сторон тянулись уже три дня и ни на шаг не продвинулись в том направлении, какого желала прокуратура. Шарлотта, которая по тюремным коридорам могла легко проникнуть в зал суда, каждый день присутствовала на заседаниях и каждый вечер приносила Амели утешительные вести.
На четвертый день Амели не могла выдержать дольше; она велела сшить себе платье, совершенно такое же, как у Шарлотты, только черное кружево на ее шляпке было длиннее и плотнее обычного.
Оно закрывало ей лицо, как густая вуаль.
Шарлотта представила Амели отцу как свою юную подругу, которой любопытно послушать заседание суда. Простодушный Куртуа не узнал мадемуазель де Монтревель и проводил девушек в коридор, который вел из комнаты смотрителя в зал заседаний, чтобы они могли получше разглядеть подсудимых.
От комнаты смотрителя до помещения, носившего название дровяного сарая, коридор был таким узким, что двое жандармов конвоя шли впереди, за ними — друг за другом узники, и позади — еще двое жандармов.
Девушки прижались к стене.
Услышав стук отворяемой двери, Амели принуждена была опереться на плечо Шарлотты; ей почудилось, будто дом рушится и земля уходит из-под ног.
Она услышала шум шагов, бряцание сабель; наконец двери растворились.
Прошел жандарм, за ним другой.
Из арестованных первым шел Сент-Эрмин, будто он все еще был их главарем Морганом.
— Шарль! — прошептала Амели в тот миг, когда он поравнялся с нею. Подсудимый тихонько вскрикнул, узнав голос своей возлюбленной, и почувствовал, как ему сунули в руку записку.
Он крепко сжал эту милую ручку, прошептал имя Амели и прошел дальше. Другие узники проследовали за ним, не заметив или сделав вид, что не заметили двух девушек.
Что касается жандармов, то они ничего не слышали и не видели.
Дойдя до освещенного места, Морган развернул записку. Там было всего несколько слов:
«Будь спокоен, мой дорогой Шарль, я была и останусь твоей верной Амели и в жизни и в смерти. Я во всем призналась сэру Джону: это самый великодушный человек на свете. Он дал мне слово, что расторгнет нашу помолвку и возьмет всю вину на себя. Люблю тебя!»
Морган поцеловал записку и спрятал у себя на груди; он оглянулся назад и увидел в коридоре двух молодых бресанок, прислонившихся к стене.
Амели была готова на все, чтобы увидеть его еще раз.
По правде говоря, публика надеялась, что это заседание будет последним, если судья не отыщет ни одного свидетеля обвинения: вынести смертный приговор за отсутствием доказательств было невозможно.
Лучшие адвокаты из Лиона и Безансона, приглашенные обвиняемыми, защищали их на суде.