Привычка, а главное, необходимость защитить себя позволила многим республиканским солдатам дать отпор без промедления.

Подчас шуан, получив этот ответный удар, падал убитый наповал; подчас человек, подстреленный, так сказать, вслепую, был только ранен. В таком случае он лежал без движения, о нем забывали, и часто солдаты проходили мимо, не замечая его. Шуаны славились своим поразительным мужеством и умением сдерживать стоны, которые невыносимая боль исторгала бы из груди любого другого воина.

Сражение продолжалось до тех пор, пока ночной мрак не начал окутывать землю. Диана, не упустившая ни одного эпизода боя, дрожала от горячего желания принять в нем участие. Ей хотелось переодеться в мужское платье, взять в руки ружье и в свою очередь броситься на ненавистных республиканцев. Но женский наряд удерживал ее, к тому же у нее не было оружия.

Около семи часов полковник Юло дал сигнал к отступлению. Подобные сражения были опасны и днем, а ночь была более чем опасна: она была равносильна гибели!

Звуки труб и барабанов, возвещавших об отступлении, удвоили азарт шуанов. Синие, покидавшие поле битвы и превращавшиеся в город, как бы признавали свое поражение.

Республиканцев провожали выстрелами до самых ворот Ла-Герша. Они не знали о потерях, что понесли шуаны, и не взяли ни одного пленного, к великому сожалению Франсуа Гулена, все же сумевшего втиснуть в ворота и доставить на противоположный конец города свою машину, чтобы приблизить ее к полю битвы.

Но все эти усилия оказались тщетными, и отчаявшийся Франсуа Гулен вернулся в дом, из окон которого он мог лицезреть свое драгоценное детище. . С тех пор как он покинул Париж, ни один офицер или солдат не соглашался жить в одном доме с чрезвычайным уполномоченным. Ему предоставляли охрану из двенадцати человек, только и всего. Четверо солдат охраняли гильотину.

XXIV. ПОРЦИЯ

Этот день не принес Кадудалю и его соратникам ощутимого результата, но моральный результат был неоценим.

Все великие вожди Вандеи ушли в небытие: Стофле был мертв, Шарет был мертв. Сам аббат Бернье, как уже было сказано, покорился властям. Наконец, Вандея была укрощена благодаря гению и мужеству генерала Гоша, и мы видели, что этот человек, одарявший Директорию людьми и деньгами, смущал покой Бонапарта даже в сердце Италии.

Вандеи больше не было, но шуаны уцелели. Из всех ее вождей один лишь Кадудаль отказывался подчиниться.

Он опубликовал манифест, в котором объявил о возобновлении боевых действий; вдобавок к войскам, оставшимся в Вандее и Бретани, против него было выслано подкрепление в количестве шести тысяч человек.

Кадудаль с тысячей своих сподвижников не только дал сражение шести тысячам старых, закаленных в пятилетних сражениях воинов, но и отбросил их обратно в город, откуда они попытались выйти; наконец, он убил у неприятеля триста или четыреста человек.

Новое бретонское восстание началось с победы.

Как только синие вернулись в Ла-Герш и расставили своих часовых, Кадудаль замыслил еще одну, ночную вылазку и в свою очередь отдал приказ к отступлению.

Сквозь заросли дрока и утесника можно было видеть, как открыто, не таясь, возвышаясь над кустарником на целую голову, по обе стороны дороги весело шагают, возвращаясь с поля битвы, победители-шуаны; они окликали друг друга по именам и теснились позади одного из своих товарищей, игравшего на волынке, как солдаты толпятся вокруг полковых трубачей.

Волынка заменяла им трубу.

В конце спуска, в том месте, где срубленные деревья образовали баррикаду, которую не смогла преодолеть республиканская кавалерия, там, где Кадудаль и д'Аржантан расстались перед сражением, друзья вновь сошлись на обратном пути.

Они опять обрадовались этой встрече, ибо виделись лишь мельком перед тем, как броситься в пекло.

Д'Аржантан, который давно не был в бою, столь самозабвенно участвовал в схватке, что позволил штыку неприятеля прочертить след на своей руке. Поэтому он снял сюртук, набросил его на плечи и держал руку на перевязи, обмотав ее окровавленным носовым платком.

Диана в свою очередь спустилась с холма и направилась навстречу двум друзьям своей твердой мужской походкой.

— Как! — воскликнул Кадудаль, завидев ее. — Вы были здесь, моя отважная амазонка?

Д'Аржантан изумленно вскрикнул, не сразу узнав начальницу почты из Витре мадемуазель Ротру.

— Позвольте, — продолжал Кадудаль, все так же обращаясь к Диане и указывая жестом на своего спутника, — позвольте мне представить вам одного из моих лучших друзей.

— Господина д'Аржантана? — улыбнулась Диана. — Я имею честь его знать; более того, это мой старый знакомый: мы встретились с ним три дня назад. Мы вместе ехали сюда из Парижа.

— В таком случае, это он должен был бы представить меня вам, мадемуазель, если бы я не представился сам.

Затем, обращаясь непосредственно к Диане, он спросил:

— Вы направляетесь в Витре, мадемуазель?

— Господин д'Аржантан, — сказала Диана, не отвечая Кадудалю, — вы предложили мне во время пути быть моим посредником, если мне потребуется попросить генерала Кадудаля о какой-нибудь услуге.

— Я предполагал тогда, сударыня, что вы не знакомы с генералом, — отвечал д'Аржантан. — Но раз уж он вас увидел, вы больше не нуждаетесь в посредниках, и я ручаюсь, что мой друг предоставит вам все, о чем вы его ни попросите.

— Сударь, — эта любезность — лишь способ уклониться от обязательств, что вы взяли на себя по отношению ко мне. Я решительно требую, чтобы вы сдержали свое обещание.

— Говорите, сударыня, я готов поддержать вашу просьбу, насколько это в моих силах, — отвечал д'Аржантан.

— Я желаю вступить в войско генерала, — спокойно продолжала Диана.

— В каком качестве? — спросил д'Аржантан.

— В качестве добровольца, — хладнокровно ответила Диана.

Друзья переглянулись.

— Ты слышишь, Кадудаль? — спросил д'Аржантан. Чело Кадудаля омрачилось, и лицо его приняло строгое выражение.

После недолгой паузы он произнес:

— Сударыня, это серьезное предложение, и оно заслуживает того, чтобы его обдумали. Сейчас я скажу вам странную вещь. С детства призванный к духовному званию, я от всего сердца дал обеты, как положено тому, кто становится священником, и никогда не нарушил ни одного из них. Я не сомневаюсь, что обрел бы в вашем лице прелестного адъютанта, доказавшего свою храбрость. Я думаю, что женщины столь же отважны, как и мужчины, но в наших благочестивых краях, особенно в нашей древней Бретани, водятся предрассудки, которые нередко вынуждают нас пресекать некоторые проявления самоотверженности. Многие из моих собратьев брали с собой на биваки сестер и дочерей убитых роялистов. Этим женщинам мы были обязаны дать приют и взять их под защиту, о чем они просили.