Кристиан издали, сквозь решетчатую ограду, наблюдал за каждым фиакром, останавливающимся перед продавцами сладостей, фруктов и лимонадов: они расплодились здесь с тех пор, как им удалось приобрести разрешение на торговлю у привратника его королевского величества — тот имел исключительное право торговать прохладительными напитками в Королевском саду.
Наконец показался желанный фиакр; он был зеленый, словно нормандское яблоко, такого пронзительно-зеленого цвета, который поверг бы в дрожь любого колориста; этот зеленый цвет можно видеть за целое льё среди июньских деревьев, хотя они и притязают на то, чтобы быть и считаться зелеными.
Из фиакра вышла Инженю, подобная богине роз, открывающей врата Востока; она надела новое платье, впервые извлеченное из ее приданого. Платье было из черной тафты с шелковыми рюшами и оборками; на девушке была серо-жемчужная шляпка с черными и золотисто-розовыми лентами и туфли на высоких каблуках; благодаря этому наряду ее внешность привлекала взгляды молодых людей, надеющихся обратить на себя внимание, и стариков, предающихся воспоминаниям.
Когда Инженю бежала к рощице, где она уже заметила своего возлюбленного (правда, она опускала глаза или, вернее, делала вид, будто не смеет их поднять), она походила на одну из тех лесных нимф, наготу которых мифы никогда не украшали столь сладострастно, как это делали Буше, Ванлоо и Ватто, обряжая их в пышные и соблазнительные туалеты.
Кристиан, заметив, что Инженю бежит к нему, бросился к ней.
Они встретились и взялись за руки — в рощице не было никого, кто помешал бы им это сделать: мы уже говорили, что продолжал идти дождь, разогнавший праздных зевак.
Но едва они подали друг другу руки, Кристиан сразу заметил перемену в выражении лица Инженю, а она убедилась, что перемена обнаруживалась и в чертах Кристиана.
Побледневший от волнения, Кристиан сохранял еще и бледность— после ранения; Инженю, тоже бледная, была скована необходимостью быть женщиной, женой и хозяйкой дома, оставаясь девушкой: эта печальная обязанность раскрылась вчера под обжигающим вихрем бурной семейной ссоры!
Быстро обменявшись влюбленными, пылкими взглядами, они отвели глаза в стороны.
Все, что с ними произошло, пугало молодых людей не меньше, чем их лица. Кристиан, который пришел на свидание с головой, наполненной игривыми мыслями, что были внушены ему графом д'Артуа, был потрясен до глубины души тем, что видит в этой молодой женщине не только предмет своих мрачных раздумий.
А Инженю, несмотря на ее веселый наряд, вид замужней женщины и дерзость свидания, открыто назначенного ею любовнику, вдруг застыла в нерешительности, трепеща от страха и не зная, с чего начать.
Кристиан взял ее за руку и отвел в тенистую глубь рощицы.
Он счел, что там она будет чувствовать себя более непринужденно, ибо никто не сможет ее видеть.
Они сели на скамью, вернее, Инженю безвольно опустилась на нее, а Кристиан присел рядом.
Как в эпизоде с Франческой да Римини у Данте, в котором рассказывает женщина, а мужчина, слушая ее, плачет, Кристиан, не смея начать разговор, предоставил Инженю возможность заговорить первой.
— Вы пришли, господин Кристиан! — прошептала она самым многозначительным тоном, и в голосе ее одновременно прозвучали и упрек, и приветствие.
— Ах, сударыня, почему вы не позвали меня раньше! — посетовал Кристиан.
— Когда именно?
— Позавчера, например.
— Позавчера? — повторила Инженю. — Потому что вас не было неделю назад, не было месяц назад… Увы, господин Кристиан, вы забыли обо мне, покинули меня!
Молодой человек укоризненно посмотрел на Инженю.
— Помилуйте! — воскликнул он. — И вы поверили в это?
— Но, по-моему, я могла в этом убедиться, — возразила девушка со слезами на глазах.
— Как! — удивился Кристиан. — Вы не знали о том, что отдаляло меня от вас?
— Вероятно, ваше желание или, хуже того, ваш каприз.
— Боже мой! Почему я такой несчастный! — воскликнул паж.
Потом, повернувшись к Инженю, он промолвил:
— Посмотрите, как я бледен! Разве вы не заметили, что я еще хромаю и без этой трости вряд ли мог бы ходить?
— О Боже, что с вами случилось? — испугалась Инженю.
— Случилось то, что я получил пулю в бедро и едва не погиб! Пройди она футом выше, я был бы вполне счастлив, ибо она попала бы в грудь и я был бы мертв.
— Как? — вскричала она. — Значит, тот молодой раненый паж, о ком писали в газетах…
— Был я, мадемуазель.
— Ох! Мой отец скрыл это от меня! Он не только утаил это, но еще уверял меня в обратном!
— Однако он прекрасно знал о моем ранении, ведь он видел, как я упал, — сказал Кристиан. — Мой последний взгляд перед тем, как я потерял сознание, умолял его: ибо я, падая, видел вашего отца и едва не сказал ему: «Заверьте Инженю, что я умираю с любовью к ней!»
— О Боже! — вздохнула Инженю.
— Ведь в тот миг я верил, что ранен очень серьезно и могу умереть, — прибавил Кристиан.
И сказав эти слова, он отвернулся, чтобы скрыть от Инженю слезы, навернувшиеся на глаза.
— Но тогда почему вы, придя в себя, не написали мне? — спросила Инженю. — Почему вы не нашли возможности известить меня о вашем здоровье?
— Прежде всего потому, что я не смел после объяснения между вашим отцом и мною никому доверить нашу тайну, — ответил Кристиан, — но также потому, что целую неделю я не мог говорить, а месяц не мог писать. Но едва у меня появилась возможность писать, я сделал это.
— Я не получила письма, — со вздохом сказала Инженю, с сомнением покачав головой.
— Знаю, — ответил Кристиан, — ведь оба письма, которые я вам написал, у меня.
И он, вытащив письма из кармана шелкового жилета, протянул их девушке.
Инженю вопросительно посмотрела на Кристиана.
— Я не рискнул отправить их по почте, не рискнул послать с рассыльным, не посмел доверить другу. Я боялся, что они попадут в руки вашего отца или скомпрометируют вас в глазах постороннего человека. Вы сами понимаете, что если я виноват, то лишь в благоговейном уважении к вам.
И Кристиан по-прежнему протягивал Инженю письма, которые та не решалась взять.
— Прочтите, — просил Кристиан, — и вы поймете, виноват ли я.
Но Инженю поняла, что, если она станет читать письма, молодой человек непременно увидит на ее лице те различные чувства, которые она будет испытывать, и не ощущала в себе достаточной уверенности, чтобы вынести подобное испытание.
Она нежно отстранила руку Кристиана и сказала: