Этот случай послужил поводом для учреждения ордена Подвязки.

XIX

На другой день, в тот же час, что и накануне, трибуны были вновь заполнены зрителями, поле подготовлено к поединкам, а судьи турнира заняли свои места. Только шатер рыцаря, принимающего вызов, изменился; он выглядел проще, но в то же время воинственнее, реющее над ним знамя было украшено не гербами Франции или Англии с алым полем, а гербом, где по зеленому полю катились золотые волны. Как мы помним, главным рыцарем этого дня был мессир Готье де Мони, и известность молодого рыцаря служила зрителям твердой гарантией того, что они сегодня увидят дивные воинские подвиги.

В самом деле, те рыцари, которые вчера не посмели сойтись в поединке с королем, рассчитывали показать себя сегодня. Однако судьи внесли в список бойцов лишь десять имен, полагая, что сражаться с десятью разными противниками вполне достаточно для одного главного рыцаря; к тому же эту десятку пришлось выбирать по жребию, ибо более ста рыцарей требовало в этот день права на поединок. Поэтому все имена были вписаны на полоски пергамента, которые сложили в шлем, и предпочтение было отдано первым десяти рыцарям, вытянувшим жребий, которые должны были сражаться в порядке очередности. Этими избранниками случая оказались граф Мерфорт, граф Эрондейл, граф Суффолк, Роджер граф Маркский, Джон граф Лилльский, сэр Уолтер Пэвели, сэр Ричард Фиц-Саймон, лорд Холэнд, сэр Джон лорд Грэй из Кодно-ура и неизвестный рыцарь, назвавшийся Смельчаком.

Готье де Мони не уронил завоеванный им высокой репутации: пятерых из девяти первых соперников он выбил из седла, с троих сбил шлемы, и только граф Суффолк сражался с ним почти на равных.

Пришел черед неизвестного рыцаря. Вызванный на поединок, как и его предшественники, звоном фанфар, он выехал на ристалище, но, в отличие от предыдущих бойцов, каждый из которых высылал своего оруженосца коснуться щита мира мессира Готье де Мони, он послал своего оруженосца ударить в тарч войны.

Готье тут же вышел из шатра, ибо он, разгоряченный предыдущими поединками, встрепенулся при звоне фанфар, словно породистый конь, и ему начала надоедать эта игра. Пока к нему вели свежего коня и несли новое копье, он смотрел на ристалище, пытаясь угадать, с кем ему предстоит сойтись в схватке; но ничто не могло указать Готье звание или положение его противника: на шлеме не было гребня, а на щите — герба, лишь золотые шпоры как признак принадлежности к рыцарям, и все. Вооружение его состояло из копья, меча и боевого топора. Готье де Мони, взяв в левую руку тарч, сошел с помоста на ристалище, подвесил к луке седла топор и, приняв из рук оруженосца копье, взял его на изготовку; противник его тем временем смотрел в сторону, тоже занимаясь приготовлениями к бою.

По сигналу судей оба рыцаря, пустив коней во весь опор, бросились друг на друга. Готье де Мони целил копьем в забрало незнакомца, но у того на шлеме не было гребня, и копье, не попав в глазное отверстие, скользнуло стальным наконечником по стальному шлему, не повредив его. Рыцарь Смельчак нанес удар в середину щита, причем с такой силой, что копье — оно было слишком прочным, чтобы сломаться после первого удара, — выскользнуло у него из рук. Оруженосец тотчас подобрал его и подал рыцарю. Соперники разъехались на свои места и приготовились ко второму выходу.

На этот раз Готье направил копье в грудь противнику, который тоже продолжал метить в щит соперника. Удары обоих пришлись в центр щитов и были столь мощны, что кони встали, с дрожью осев на задние ноги; что касается всадников, то в этой схватке их шансы пока еще казались почти равными. Неизвестный рыцарь откинулся назад, словно согнутое порывом ветра дерево, но сразу же выпрямился. Готье де Мони выпустил стремена, но с такой ловкостью снова вдел в них ноги, что зрители едва ли заметили, как он покачнулся в седле; оба копья разлетелись на куски.

Оруженосцы собрались было подать своим господам другие копья, но неизвестный рыцарь, едва укрепившись в седле, обнажил меч, и Готье де Мони последовал его примеру; так что, прежде чем оруженосцы сделали шаг вперед, поединок возобновился, к великому изумлению зрителей.

В этом виде оружия, которым велась схватка, Готье де Мони был самым грозным бойцом. Он был столь же силен, сколь и ловок, и мало нашлось бы таких противников, кто сумел бы выдержать его крепкую руку или увернуться от его метко рассчитанного удара; но, хотя его противник явно не обладал подобным превосходством, он защищался как воин, который, оставляя врагу шансы на победу, тем не менее вынуждал его сражаться в полную силу. Был даже один момент, когда казалось, что рыцарь Смельчак одерживает верх, ибо меч Готье де Мони сломался, и безоружный рыцарь был вынужден взяться за боевой топор. Пока Готье его отвязывал, он получил такой мощный удар по шлему, что застежки порвались, и рыцарь остался с обнаженной головой; но он, прикрывая голову щитом, тотчас стал теснить противника, и тот был вынужден отказаться от нападения, думая теперь лишь об обороне. Напрасно он хотел противопоставить страшному оружию Готье лезвие своего меча: его меч тоже разбился, как стекло, и Готье, воспользовавшись преимуществом, упущенным им несколько минут назад, нанес по шлему противника такой могучий удар лезвием своего топора, что неизвестный рыцарь, вскрикнув, раскинул руки и бездыханным рухнул наземь. Судьи турнира тотчас скрестили копья, разделив сражающихся, а оруженосцы склонились над побежденным и сняли с него шлем; он был без сознания, и кровь ручьем лилась из раны на темени.

Тут все взгляды с любопытством устремились на чужеземного рыцаря. Это был молодой человек лет двадцати пяти, смуглокожий, с длинными черными волосами; весьма характерные черты его лица указывали на южное происхождение. Но, ко всеобщему изумлению, никто из зрителей его не знал, и сам Готье тщетно пытался припомнить, не видел ли раньше эти бледные, залитые кровью черты, тем не менее настолько выразительные, что вряд ли, однажды увидев, можно было бы их забыть, поэтому Готье остался в уверенности, что он впервые сталкивается с этим молодым человеком. Кстати, второй день турнира закончился. Король и королева снова отправились в Виндзор, где великолепный ужин ждал гостей, на сей раз собравшихся в общем зале, и чудом было это видеть, ибо никогда не собиралось вместе такого множества знатных особ: в этот день за одним столом сидели король, двенадцать графов, восемьсот рыцарей и пятьсот придворных дам.

В конце ужина какой-то оруженосец попросил вызвать Готье де Мони. Его прислал рыцарь Смельчак. Раненый пришел в чувство и сказал, что перед смертью хочет открыть одну тайну человеку, которому он столь нескромно бросил вызов и который так жестоко покарал его за это. Готье де Мони пошел за посыльным, чей быстрый шаг указывал, что времени терять нельзя, и вскоре вошел в палатку умирающего. Он нашел рыцаря лежащим на медвежьей шкуре; его лицо стало таким бледным, что казалось, будто на нем были только глаза, оживляемые предсмертной лихорадкой. На звук шагов вошедшего в палатку Готье умирающий поднял голову и, узнав своего победителя (он видел его лишь те несколько мгновений, когда разбитый шлем обнажил ему голову), приказал слугам удалиться, жестом попросив Готье де Мони сесть рядом с ним. Рыцарь поспешил исполнить это желание. Раненый поблагодарил его кивком головы; потом, устав от этого усилия, с легким стоном снова откинулся на подушку.