Джек вскочил и как был, босой, опрометью бросился из кладовой. Ужасный холод сковал все его тело.
Он со скрипом открыл дверь.
ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ-ДЗИНЬ.
Потом, после паузы:
— Алло, «Оутлийская пробка» слушает. Что за дурацкая идея звонить в такое время?
Голос Смоки.
— Алло?
Опять пауза.
— Алло? Сорвалось! — Смоки со стуком положил трубку, и Джек услышал скрип половиц под его ногами. Потом шаги зазвучали на лестнице, ведущей в каморку, которую занимали Апдайк и Лори.
Джек недоверчиво уставился на зеленый клочок бумаги в левой руке и маленькую кучку монет в правой. Это было на следующее утро, в одиннадцать часов.
Наступило утро четверга, и он попросил расплатиться с ним.
— Что это? — спросил он, до сих пор не в силах поверить.
— Ты умеешь читать, — процедил Смоки, — и ты умеешь считать. Ты был недостаточно расторопным, Джек, но сообразительности тебе не занимать.
Мальчик присел, рассматривая счет в одной руке и деньги в другой. Неудержимая злость постепенно овладевала им. «ГОСТЕВОЙ ЧЕК» — так назывался этот клочок бумаги. Он гласил:
1 бутерброд — 1 дол. 35 центов
1 бутерброд — 1 дол. 35 центов
1 стакан молока — 55 центов
1 стакан имбиря — 55 центов
Обслуживание — З0 центов
Внизу стояла цифра 4 доллара 10 центов; она была обведена жирной линией. За вечер Джек заработал девять долларов; Смоки удержал из них почти половину; у мальчика осталось всего четыре доллара и девяносто центов.
Джек с возмущением взглянул на них — на стоявшую с отсутствующим видом Лори, на отвернувшегося Смоки.
— Это грабеж, — выдавил из себя он.
— Джек, ты не прав. Взгляни на ценники в меню…
— Мы так не договаривались, и Вам это отлично известно!
Лори слегка вздрогнула, будто ожидая, что Смоки сейчас ударит его… Но Смоки смотрел на Джека с ужасающим равнодушием.
— Я не внес в счет твою постель, не так ли?
— Постель! — Заорал Джек, и горячая волна прихлынула к его щекам. — Постель! Постель! Матрац на цементном полу! Хотел бы я видеть, как вы включите ее в счет, мерзавец!
Лори сдавленно вскрикнула и бросила взгляд на Смоки… но Смоки только сел напротив Джека и выдохнул струю сигаретного дыма в сторону мальчика. На голове его красовалась бумажная шляпа.
— Мы оговаривали с тобой условия, — сказал он. — Ты спросил, нет ли у меня подходящей работы. Я сказал, что есть. О еде не было сказано ни слова. Если бы мы сразу поговорили об этом, то, вероятно, что-нибудь можно было бы изменить. Возможно — да, возможно — нет… заметь, ты ничего не спрашивал на этот счет, так что теперь ты должен согласиться со мной.
Джек резко сел; слезы ярости стояли в его глазах, Он попытался что-то возразить, но не смог произнести ни звука. Он буквально лишился дара речи.
— Конечно, если ты хочешь обсудить предъявленный тебе счет…
— Идите к черту! — взорвался Джек. — Приберегите все это для следующего дурачка, который попадет к вам в лапы! Я ухожу!
Он направился к двери, но даже сквозь слепое бешенство вдруг почувствовал, что не сможет выйти на улицу.
— Джек…
Мальчик уже взялся за дверную ручку и открыл дверь, но звук голоса остановил его. Он опустил ручку, злость куда-то улетучилась. Внезапно он почувствовал себя старым и беспомощным. Лори ушла за стойку бара и принялась протирать и мыть ее. Она уже поняла, что Смоки не собирается бить Джека и, значит, все было нормально с ее точки зрения.
— Ты хочешь меня бросить накануне выходных?
— Именно это я и собираюсь сделать. Вы ограбили меня.
— Нет, сэр, — сказал Смоки. — Я объяснил тебе. Если кто и виноват, Джеки, то только ты сам. Мы можем обсудить твою еду — я согласен сбросить пятьдесят процентов. Я никогда не делал этого раньше с мальчишками, которых нанимал на работу, но ближайшие выходные должны быть особенно сложными, потому что на сезонных работах по уборке яблок трудится чертова пропасть народу. А ты мне нравишься, Джек! Вот почему я не проучил тебя, когда ты повысил на меня голос, хотя, поверь, я мог бы… Ты нужен мне на выходные.
Джек почувствовал, что гнев внезапно вернулся… и вновь улетучился.
— А что, если я все же уйду? — спросил он. — У меня есть почти пять долларов, и мое пребывание в этом паршивом городишке слишком затягивается.
Глядя на мальчика и все еще улыбаясь, Смоки спросил:
— Помнишь мужчину, прошлой ночью напустившего на пол лужу в туалете?
Джек кивнул.
— Ты помнишь, как он выглядел?
— Гадко, омерзительно. А что?
— Это Могильщик Атвелл. На самом деле его зовут Карлтон, но вот уже десять лет он добровольно ухаживает за городским кладбищем, поэтому все зовут его Могильщик. Это было… ммм… двадцать или тридцать лет тому назад. Он пришел служить в городскую полицию во время президента Никсона. Сейчас он шеф здешней полиции.
Смоки отхлебнул немного пива из бутылки и посмотрел на Джека.
— Могильщик скоро вернется в бар. И если ты сейчас уйдешь отсюда, Джек, то я не смогу гарантировать, что у тебя с ним не возникнет проблем. Возможно, это окончится отправкой домой. Возможно, сбором яблок на муниципальных землях… думаю, там не менее сорока акров, засаженных деревьями. Возможно, побоями. Или… Я как-то слышал, что наш друг Могильщик очень любит детей на дорогах. Особенно мальчиков.
Джек вспомнил расстегнутые брюки и свисающий из них чудовищный агрегат. Ему стало плохо, ноги и руки похолодели.
— Здесь ты находишься под моим крылышком, — продолжал Смоки. — Никто не знает, когда ты выйдешь на улицу. Не знает этого и Могильщик. Конечно, ты можешь без страха ходить по городу. Попытайся, Джеки… Но где гарантия, что он вдруг не перегородит тебе дорогу своим большим «Плимутом»? Он не слишком умен, но иногда у него прорезывается поразительный нюх… Или… кто-нибудь может позвонить ему.
За стойкой Лори вымыла посуду и вытерла руки; потом включила радио и начала подпевать в такт звучащей песенке.
— Вот что я скажу тебе, — подытожил Смоки. — Задержись у меня, Джеки. Отработай выходные. Потом я посажу тебя в машину, и сам вывезу из города. Ты уедешь отсюда в воскресенье с тридцатью баксами в кармане и больше никогда не вернешься. Ты уедешь, думая, что Оутли — не самое худшее в мире место. Что ты на это ответишь?