Талисман | Страница: 51

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Да, — воскликнул Джек. — Да, очень! — Он полез в карман за палочками. Бережливость была забыта. — Сколько?

Продавец быстро оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает.

— Возьми даром, сынок. Спрячь поглубже и никому не показывай.

— Что?

— Бери, бери… Его нельзя купить, и нельзя продать.

— Ну, если вы настаиваете… — смущенно протянул Джек.

Продавец удивленно взглянул на него — и они оба весело рассмеялись.

— Счастливый мальчик с хорошими мозгами, — сказал продавец. — Хочется увидеть тебя, когда ты повзрослеешь и помудреешь.

Джек хихикнул. С продавцом было очень приятно общаться.

— Спасибо, — поблагодарил он (из зеркала на мальчика смотрели зеленые кошачьи глаза). — Большое спасибо!

— Благодарение Господу! — ответил продавец… и тихо добавил: — Береги себя, малыш!

Джек пошел дальше, спрятав зеркальце в карман куртки, рядом с бутылкой Смотрителя.

Каждую минуту он проверял, на месте ли его палочки — деньги.

Неподалеку стояли двое; от них разило, как из пивной бочки. Один пытался продать другому петуха, чтобы куры лучше неслись, другой же молча внимал пылкой речи.

Джека не интересовал ни петух, ни доводы продавца. Неподалеку толпа детей смотрела, как одноглазый мужчина устраивает аттракцион. Центром внимания был попугай в большой клетке; перья были темно-зелеными, как пивная бутылка. Глаза блестели, словно золото… в четыре глаза. Как и у пони в конюшне возле Королевского Павильона, у попугая было две головы. Они смотрели в противоположных направлениях, касаясь клювами прутьев клетки.

Попугай разговаривал сам с собой, к полному восхищению детей, но Джек заметил, что вид двухголовой птицы никого особенно не удивлял. Дети словно смотрели привычный субботний мультфильм; попугай был для них зрелищем интересным, но отнюдь не новым.

А кто способен удивляться больше и откровеннее, чем дети?!

— Фью-у-у-ть! Насколько выше? — спрашивала левая голова.

— Только ниже, только ниже, — отвечала правая, и дети весело хохотали.

— Кра-а-а-к! В чем главная сила дворян? — вопрошала левая.

— В том, что король будет королем всю свою жизнь, а многие с радостью променяли бы жизнь на такой титул! — отвечала правая.

Джек засмеялся, то же самое сделали и несколько детей постарше, а остальные же только вопросительно уставились на попугая.

— А что в буфете миссис Спрэт? — поинтересовалась левая.

— То, чего никто не может увидеть! — был ответ, и хотя Джек ничего не понял, дети зашлись от хохота.

— А что до смерти напугало ночью Алана Дестри?

— Он увидел свою жену — фью-у-у-у-ть!

К детям подошел одноглазый продавец петуха и сердито зашипел:

— Прочь отсюда! Прочь, пока я не спустил с вас штаны!

Дети бросились наутек; Джек — за ними, поминутно оглядываясь на удивительного попугая.

У павильона, торгующего фруктами, он купил яблоко (про запас) и кружку молока — это было самое вкусное и жирное молоко, какое ему доводилось пить. Джек подумал, что если бы кто-нибудь из молочников его родного мира торговал бы таким молоком, то остальные разорились бы за несколько дней.

Он уже допивал молоко, когда заметил приближающееся к павильону семейство Генри. Мальчик поставил кружку на прилавок, надеясь, что те, кто пил из этой кружки до него, не страдали проказой, чесоткой или чем-нибудь в этом роде. Но, скорей всего, в Территориях о таких болезнях просто не слыхивали.

Он шел через торговый городок: мимо очередей, мимо двух толстух, покупающих горшки и сковородки, мимо чудесного двухголового попугая (его одноглазый владелец сейчас прихлебывал из пыльной бутылки, держа за шею непроданного петуха); потом мальчик пересек открытое пространство, где собирались фермеры. Там он на мгновение задержался. Многие фермеры курили глиняные трубки; возле них Джек увидел несколько пустых и полных бутылок. Одна из них — похожая на ту, из которой пил одноглазый владелец петуха и попугая — переходила из рук в руки. Неподалеку несколько человек грузили камни на телеги, запряженные измученными лошадьми.

Джек миновал знакомого продавца ковров, который помахал ему рукой. Джеку показалось, что старый моряк — или кем там он был — хочет сказать: — «Пользуйся подарком, малыш, но не перегибай палку!» Мальчик пообещал себе, что последует совету. Внезапно у него испортилось настроение. Он опять почувствовал себя чужаком.

Джек дошел до дороги, которая походила на тропинку. Западная Дорога была значительно шире.

«Великий Странник Джек», — подумал он, попытавшись улыбнуться; затем расправил плечи и услышал, как бутылка Смотрителя звякает о зеркальце. «Вот шагает через Территории Великий Странник Джек». Прочь с дороги!

Он двинулся дальше, а мысли его вновь умчались в мир воспоминаний.

Спустя четыре часа, в полдень, Джек присел в высокой траве у обочины дороги и принялся наблюдать, как несколько человек — с такого расстояния они казались не больше муравьев — взбираются на высокую, неустойчивую с виду башню. Мальчик выбрал это место, чтобы отдохнуть и съесть свое яблоко. До башни было около трех миль (хотя, возможно, и больше — почти сверхъестественная чистота воздуха значительно сокращала расстояние), что заняло бы, по мнению Джека, около часа пути.

Яблоко оказалось на удивление сочным, усталые ноги сладко ныли, и мальчик задумался, что это за башня, стоящая в чистом поле посреди нескошенной травы. И, конечно, его удивляли люди, упрямо карабкающиеся на нее.

Дул довольно сильный ветер; башня находилась с подветренной стороны, и до Джека доносились голоса людей… и их смех. Не дошел ли он, сам того не подозревая, до Границы? Он помнил слова Капитана Фаррена: «Никто не знает, куда ведет Восточная Дорога, и когда она пересекает Границу. Я слышал, что даже Господь Бог никогда не заглядывает за Границы…» Джек вздрогнул.

Ему не верилось, что он зашел так далеко. Он не чувствовал ничего похожего на те чувства, которые он испытывал, спасаясь от экипажа Моргана, от хищных деревьев… прошлое казалось теперь ужасным прологом к событиям в Оутли. Но, садясь в повозку фермера Генри, Джек не испытывал ни страха, ни злости; в Территориях он ощущал себя частью целого…

Нет, здесь он не был чужаком. Здесь — нет.