— Ты не оставил мне выбора.
— Так оно и есть, — усмехнулся тот. — Я должен сказать тебе кое-что, чтоб сестра не слышала.
— И для этого я потащился в Сан-Франциско?
— Не только, поверь мне… Мы могли бы осмотреть город.
В своей «дружеской» беседе оба не скрывали враждебности друг к другу. Они не спеша прошлись вокруг музея. Разговор не клеился. Наконец Рейф решился:
— Зачем ты просил меня позвать Шейн к телефону?
— Она должна знать, что я ни за что на свете не откажусь от нее, особенно теперь, когда знаю, сколько она пережила, в том числе и из-за меня.
— Значит, она рассказала тебе о тете Джеки?
— Да.
— И об автомобильной аварии?
— Да.
— И о том, что она купила тогда билет на Рождественский Бал Золушки?
— Но я не видел там ее! — удивился Чэз.
— Потому что я забрал у нее этот билет и отправился туда сам. В тот вечер мы с Эллой поженились.
— Значит, ты снова украл ее у меня?! — прорычал Чэз, сжимая кулаки.
— Признаю, я был не прав. Но, согласись, если бы обстоятельства сложились по-другому, в твоей жизни не было бы Сариты.
— Иначе я выбил бы тебе все зубы. Рейф продолжал говорить, даже не обратив внимания на угрозу Чэза:
— Тем более поздно вспоминать прошлое…
— Поздно, слишком поздно, — согласился тот.
— Ты уверен, что это не гордость говорит в тебе?
— Если бы во мне осталась хоть капля гордости, я не стоял бы здесь.
— Нет, за всем этим скрывается еще что-то. О чем ты не хочешь говорить. Давай же, поделись со мной!
— Ты напрашиваешься на неприятности, Бьюмонт!
— Хорошо, — усмехнулся Рейф. — Тебе все равно придется это сделать. — Он протянул ему довольно большую картину (странно, но Чэз почему-то не заметил, что он что-то держит в руках). — Это недавно прислали нам авиапочтой. Шейн просила передать ее тебе. Она сказала, ты все поймешь.
Чэз взглянул на картину и замер: это было мозаичное панно, и на нем был изображен он — Чэз Макинтайр! Он поднимался по лестнице на балкон, частично оставаясь в тени, частично освещенный светом из окна; наверху его с нетерпением ждала женщина, протягивая навстречу руку. Внизу было написано название «Вечная любовь» и стояла подпись — подпись Шейн!
Чэз был готов кричать от радости!
— Бедная моя сестра любит тебя. А ты до сих пор сомневаешься, любишь ли ее, — услышал он голос Рейфа.
«Нет, не сомневаюсь! — восторженно думал Чэз. — Наша бессмертная любовь навеки связывает нас! Как жаль, что я боялся признаться в этом раньше!»
— Спасибо тебе, Рейф! — Чэз дружески похлопал его по плечу. — Мне пора домой! Она ждет меня там!
«Скорее, скорее… — вихрем проносились торопливые мысли, когда он садился в машину. — Завтра Рождество, и у меня есть уютный дом, дочь, донья Изабелла, немного надоедливые слуги… Но самое главное, у меня есть любящая жена, которую я люблю всем сердцем!»
— Что он там делает? — шепотом поинтересовалась Шейн у Джимбо (уже, наверное, в третий раз), проходя мимо запертой двери кабинета.
— То же, что и всегда, — угрюмо ответил тот, пьет и пишет письма. Он проводит так каждый сочельник.
— Но почему?
— Не знаю. Может, вам пойти к Моджо на кухню? Там всегда есть работа.
— Нет, спасибо. Не сейчас.
Джимбо пожал плечами и направился по своим делам.
Шейн на цыпочках подошла к двери, стараясь расслышать, что происходит внутри.
— Я могу вам чем-нибудь помочь, хозяйка? — Это Пенни.
— Нет. Я только…
— Подслушивали?
— Что-то вроде того, — вздохнув, призналась она.
— Что ж, продолжайте. Только хочу предупредить вас: до утра он не выйдет из кабинета. Так было всегда.
Шейн бросила последний взгляд в сторону запертой двери и поспешила в спальню. Увы, в этом доме не будет настоящего Рождества, с елкой, цветными огоньками, подарками… Она взяла в руки яркую коробочку — подарок Чэзу. А какой замечательный сюрприз она приготовила для Сариты! Не в силах больше сдерживаться, Шейн упала на постель и разрыдалась. Поплакав вволю, она заснула.
— Тише, болван!
— Но, босс, вы требуете невозможного: протащить такое большое дерево в такой узкий дверной проем…
— Если ты разбудишь жену или дочь, я тебе голову оторву!
— Куда ставить-то, босс? — кряхтя, поинтересовался Моджо.
— У окна.
— Я принес, что вы просили, — в дверях гостиной показался Джимбо.
— Если ты немедленно не прекратишь топать как слон, я свяжу тебя этими гирляндами, а на уши повешу хрустальные шары!
— Ну что вы привязались к моим ушам, босс! Они абсолютно не годятся для того, чтобы украшать их.
— Точно! — усмехнулся Пенни.
— Да замолчите вы, наконец!
— Все еще не могу поверить, босс: вы в трезвом виде собрались наряжать рождественскую елку… Что случилось с вашим любимым коньяком?
— Я с ним расстался навсегда. Пенни.
— Я знал, что женитьба плохо влияет на мужчину, — усмехнулся тот.
— Может быть, — улыбнулся Чэз. — Всем спасибо. Теперь идите спать. Дальше я сам управлюсь.
— Вы не хотите, чтобы мы вам помогли? — удивился Пенни.
— Я должен сделать все сам, — ответил Чэз и подумал: «И это доставит мне огромное удовольствие!»
На следующий день Шейн проснулась удивительно рано. Чэза рядом не оказалось, как и предупреждал Пенни. Она выскользнула из постели, надела халат и поспешила к его кабинету. Ей предстояла последняя попытка убедить Чэза справлять Рождество… Кабинет был открыт, но его там не оказалось. Тогда Шейн, бесшумно ступая босыми ногами по паркету, направилась в гостиную и… замерла на пороге Ее муж спал на полу, а рядом с ним стояла… Шейн протерла глаза. Да, она не ошиблась: это живая рождественская елка! Наверное, она вскрикнула от радости, потому что Чэз заворочался и открыл один глаз.
— О, Чэз, — прошептала Шейн, — ты сделал всю эту красоту один?
— Доброе утро, дорогая! С Рождеством!
— Ты, оказывается, знаешь, какой сегодня день! — усмехнулась она.
— Конечно, знаю. А ты?
— И я тоже. Не могу поверить: это же рождественская елка!
— Где? — хитро сощурился Чэз. — Я же не справляю Рождество, забыла? Странно, как она сюда попала…
— Ты даже украсил ее… О, Чэз!
— Дорогая, не плачь! Я сделал это, чтобы порадовать тебя, а не огорчать.