— Я намерен умереть.

И, заметив протестующий жест Самуила, он с живостью напомнил:

— Ты мне это обещал!

— Ладно! И что дальше? — поинтересовался Самуил.

— Дальше? Ну, это просто. Подожди минуту, — отозвался Юлиус.

Он раскрыл бюро, стоявшее подле его кресла, взял из ящичка конверт с черной сургучной печатью, вскрыл его, достал листок бумаги, набросал несколько строк и подписался.

— Что это ты сделал? — спросил Самуил, не без трепета наблюдавший за этими манипуляциями.

Юлиус вновь запечатал конверт и спрятал его в бюро.

— Что я сделал? — повторил он. — Изменил свое завещание, только и всего.

Самуила передернуло.

— Я сделал Лотарио моим единственным наследником, — продолжал он, — при одном условии.

— Каком?

— При условии, что он женится на Фредерике.

Самуил грудью встретил этот удар: он все превозмог. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Тебе понятно? — спросил Юлиус. — Я скоро умру, и тогда Фредерика станет женой Лотарио. Даже не любя его, она подчинится моей последней воле, по крайней мере если не будет питать к нему ненависти. И потом, Лотарио не сможет получить наследство иначе, чем в случае, если она возьмет его в мужья, от нее будет зависеть, обогатить его или разорить. Ты ведь знаешь ее великодушие: она согласится если не из любви, то хоть по доброте сердечной. Ты доволен?

— Чем? — промолвил Самуил угрюмо.

— Ну как же: спокойствием, что снизошло в мое сердце. Теперь Фредерика для меня вдвойне неприкосновенна: как невеста Лотарио, она стала моей дочерью дважды.

Самуил погрузился в размышления.

— А теперь дай мне свою микстуру, — сказал Юлиус, — ведь необходимо, чтобы я протянул, по крайней мере, до тех пор, пока уладятся эти дела с Фредерикой.

Самуил взял стакан, подошел к камину и выплеснул его содержимое в золу.

— Что ты делаешь? — удивился Юлиус.

— Эта микстура простояла слишком долго, теперь она ничего не стоит, — отвечал Самуил, поглощенный своими раздумьями.

Возвращаясь от камина, он проходил мимо окна. Во дворе послышался скрип колес и топот копыт. Самуил машинально бросил взгляд в окно и вскрикнул.

Юлиус бросился к окну.

У крыльца остановилась почтовая карета. Из нее вышел Лотарио.

— Лотарио! — закричал Юлиус.

В то же мгновение Фредерика, обеспокоенная затянувшимся отсутствием Юлиуса, вошла в кабинет.

Она услышала это имя, этот крик «Лотарио!». Она увидела всплеснувшего руками Юлиуса, застывшего у окна Самуила. И, словно сраженная ударом молнии, зашаталась и без чувств рухнула на ковер.

XXXI
ТРИ СОПЕРНИКА

Юлиус и Самуил видели, что Лотарио вышел из экипажа один.

Олимпия и в самом деле отказалась отправиться к графу фон Эбербаху вместе с Лотарио: она пожелала прежде получить точные сведения о том, до какой степени успел развиться сюжет драмы, в развязке — или, быть может, завязке, — в которой она собиралась сыграть главную роль. Поэтому у заставы она покинула экипаж вместе с Гамбой и наняла фиакр, чтобы в нем въехать в Париж.

Готовясь совершить решительный поступок, секрета которого она Лотарио не открыла, Олимпия хотела быть уверенной, что он не окажется бесполезным или несвоевременным.

Итак, они условились, что сначала Лотарио один отправится в особняк графа фон Эбербаха.

Если бракосочетание еще не свершилось, он должен будет сказать Юлиусу, что Олимпии нужно немедленно поговорить с ним по поводу дела чрезвычайной важности. В случае если граф фон Эбербах не пожелает отправиться к певице накануне своей свадьбы или не сможет этого сделать из-за болезни, Лотарио пошлет Олимпии записку, она примчится в особняк как можно скорее и сумеет добиться встречи с Юлиусом.

Но если окажется, что они опоздали, Олимпия взяла с Лотарио обещание даже не произносить ее имя. Ни Юлиус, ни Самуил, ни одна живая душа не должна знать о ее возвращении и о том, что она в Париже. В безвестности и тайне она сможет действовать вернее и с большим результатом.

Вот почему Лотарио приехал один.

Не успел он войти во двор особняка, как необычайное оживление и праздничная суета поразили его, вселяя в душу мрачное предчувствие.

Он со всех ног бросился вверх по лестнице.

В эту минуту Юлиус и Самуил на руках переносили бесчувственную Фредерику на канапе.

Юлиус при этом переводил испытующий взгляд с Фредерики на Самуила.

— Так она любит его? — спросил он.

Не отвечая ни слова, Самуил пожал плечами и позвонил.

Прибежала г-жа Трихтер.

— Эфиру! — скомандовал Самуил.

Когда г-жа Трихтер возвратилась с флаконом, в комнату вбежал Лотарио, бледный, с блуждающим, как у помешанного, взглядом. Едва успев войти в этот дом, наполненный сутолокой торжества, он от какого-то равнодушного гостя, от первого встречного узнал все.

Юлиус бросился ему навстречу, раскрыв объятия.

Лотарио упал к нему на грудь, не в силах сдержать слез, которые помимо его воли вдруг потекли по щекам.

— Простите меня, дядюшка, — пролепетал он, — будьте счастливы, а я… я умру.

— Дитя! — вздохнул Юлиус. — Посмотри же на меня хорошенько, и ты увидишь, кто из нас двоих стоит на краю могилы.

Только теперь Лотарио заметил Фредерику, без сознания распростертую на канапе: до сих пор ее заслоняли Самуил и г-жа Трихтер: они склонились над ней, поднеся к ее носу флакон.

— Мадемуазель Фредерика больна! — вскричал он, содрогнувшись.

— Ничего страшного, — промолвил Юлиус. — Усталость, естественная в подобный день, неизбежные волнения, потом твое столь внезапное возвращение — все это ее немного взволновало. Услышав, как Самуил произнес твое имя, она почувствовала себя дурно.

— Ну вот, она приходит в себя, — сказал Самуил.

У Лотарио, совершенно растерянного, в свою очередь подкосились ноги, и он рухнул на колени перед канапе. Он неотрывно смотрел на это прекрасное лицо; оно было бледнее, чем белоснежный венчик новобрачной. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он схватил руку Фредерики, холодную, как мрамор.

Но внезапно он почувствовал, что его пальцы коснулись обручального кольца. И он бросил, чуть ли не отшвырнул эту руку движением, полным боли и гнева.

От графа фон Эбербаха, внимательно наблюдавшего за ним, не укрылся этот жест.

— Ну же, Лотарио, будь мужчиной, — сказал он. И мягко прибавил: — К тому же ты сам виноват. Почему ты не поговорил со мной? Как я мог догадаться, что все это причинит тебе боль? А когда ты получил письмо, где я сообщал о моей скорой свадьбе с Фредерикой, почему ты тотчас не поспешил сюда?