— Братья, — воскликнул председатель, — нам ничего иного не остается как умереть!
Потом более тихим голосом он скомандовал:
— К пороховым бочкам!
Приказ передали по рядам, и заговорщики, делая вид, что они отступают перед штыками, ловким согласованным маневром продвинулись к центру, сопровождаемые и все больше и больше теснимые баварскими солдатами.
Дойдя до центра, студенты схватили факелы, приготовленные заранее для этой крайней цели, затем каждый из них зажег свой и бросился к бочке, служившей ему сиденьем.
Раздался гневный крик: вместо пропитанных серой фитилей им подложили обычные фитили и они не воспламенялись.
— Преданы! Преданы! — закричали со всех сторон студенты, бросая свое оружие.
— Дьявольщина! — сказал Шлик на ухо своему попутчику, — мне кажется, что все меняется к худшему!.. Правда, — добавил он еще тише, — мы выпутаемся из этой истории, признавшись, кто мы такие, так как баварцы — союзники вашего императора.
Молодой человек окинул группу солдат взглядом, яростный блеск которого можно было увидеть даже через маску, и сломал шпагу, вместо того чтобы ее бросить.
— Все равно я предпочел бы сразиться даже с союзниками, — сказал он.
И он смешался с группой студентов.
В этот момент кольцо баварских солдат стало настолько плотным, что им достаточно было сделать еще пять или шесть шагов, и их штыки уперлись бы в грудь всем восемнадцати заговорщикам.
— Господа, — сказал капитан, командовавший отрядом, — именем короля Максимилиана Баварского вы объявляетесь пленниками!
— Возможно, — сказал председатель, — так как мы уступаем силе; да, мы пленники, но не сдавшиеся врагу.
— Какое это имеет значение, — ответил офицер, — я здесь не для того, чтобы придираться к словам: я пришел исполнить свой долг, исполнить полученный приказ.
— Друзья! — воскликнул председатель. — Вы пленники короля Баварии, вы в руках короля Баварии и готовы погибнуть под выстрелами короля Баварии; какое у вас о нем суждение?
— Король Баварии, — послышался голос, — предатель!
— Его надо исключить из великой германской семьи, — сказал другой.
— Пусть он прекратит именовать себя немецким государем и подписывается: «Союзник французов»!
— Чтобы каждый член наших тайных обществ имел право поразить его кинжалом!
— Чтобы каждый член рода человеческого имел право плюнуть ему в лицо!
— Молчать! — крикнул офицер грозным голосом.
— Да здравствует Германия! — в один голос закричали студенты.
— Молчать! — повторил офицер. — Построиться в один ряд без сопротивления!
— Пусть будет так, — сказал председатель, — если это требуется для того, чтобы нас расстрелять. Истинные солдаты Германии, стройтесь!
Каждый встал в строй с поднятой головой и грозным взглядом.
Капитан вытащил бумагу из кармана и прочитал:
«Капитан Эрнест фон Мюльдорф возьмет сто пятьдесят человек, окружит и обыщет развалины замка Абенсберг, который является местом сборища банды заговорщиков, арестует всех, кто окажется в так называемом зале Совета, бывшем зале Тайного суда, и построит их в ряд: если их будет десять, он расстреляет одного, если их будет двадцать, он расстреляет двоих и так далее. После этой акции остальные будут освобождены.
Мюнхен, 16 апреля 1809 года.
Максимилиан».
— Да здравствует Германия! — закричали пленники вместо ответа.
— Эй, послушайте, — шепотом сказал Шлик своему попутчику, — постарайтесь сменить место, лейтенант: мне кажется, что вы как раз десятый.
Но тот, к кому он обращался, не ответил и даже не пошевелился.
— Господа, — начал капитан, — я не знаю, кто вы, но я солдат, а у солдата есть приказ. Военное правосудие действует быстро, и мне поручено его осуществить.
— Действуйте! — сказал кто-то.
— Действуйте! — произнесли все хором.
Капитан отсчитал справа налево до десяти.
Как и сказал Шлик, его попутчик, новый зрящий, был десятым.
— Выйдите из строя! — приказал капитан.
Молодой человек подчинился.
— Вам выпала доля заплатить кровью, сударь, — продолжал капитан.
— Ничего, сударь, — ответил неофит спокойно.
— Вы готовы?
— Готов.
— Вы хотите сделать какие-либо распоряжения?
— Никаких.
— У вас нет родителей… друзей… семьи?
— У меня есть брат. Человек, который был моим поручителем и который, согласно королевскому письму, прочитанному вами, будет на свободе, когда я заплачу за всех, знает моего брата и расскажет ему, как я умер.
— Вы католик или протестант?
— Католик.
— Возможно, вам нужен священник?
— Я рискую жизнью каждый день, и Бог читает в моем сердце; мне не в чем себя упрекнуть.
— Следовательно, вы не просите ни пощады, ни отсрочки?
— Я взял в руки оружие, вступив в заговор против союзника короля Баварии, а следовательно, против самого короля Баварии, — делайте со мной что хотите.
— Ну, тогда приготовьтесь умереть.
— Я уже сказал, что готов.
— Вы вольны остаться в маске или снять ее: если вы ее не снимете, то будете в ней похоронены, и тогда никто не будет знать, кто вы.
— Но если я ее не сниму, то подумают, что я хочу скрыть свою бледность; я ее снимаю.
И молодой человек сорвал маску и показал свое улыбающееся лицо.
Среди посвященных пронесся восторженный шепот.
Баварский солдат подошел к пленнику, держа в руке сложенный носовой платок.
Пленник оттолкнул руку солдата и платок.
— Вы у меня только что спросили, не хочу ли я за чем-нибудь обратиться к вам, — продолжал молодой человек тем же твердым голосом, с тем же достоинством во взгляде, — так вот, у меня есть одна просьба.
— Какая? — спросил капитан.
— Я такой же солдат, такой же офицер, как и вы, сударь; прошу не завязывать мне глаза, и командовать расстрелом буду я сам.
— Согласен!
— Ну что же, жду вас, — сказал молодой человек.
Один из посвященных вышел из строя и протянул ему руку.
— Брат, — сказал он, — от имени Баварии я тебя приветствую, мученик!
Семнадцать других сделали то же самое, каждый от имени своей земли.
Капитан позволил им это, несомненно побежденный смелостью приговоренного, которая всегда находит путь к сердцу солдата.