— Слушай мою команду!
В полной тишине, царившей на откосе, был слышен только стук ружейных прикладов.
— Ружье на руку!..
Вдали раздался пушечный выстрел.
— Изготовься!.. Целься…
Затем, увидев как лейтенант не решается произнести последнее слово, Штапс твердым голосом дал приказ:
— Огонь!
Солдаты, не обратив внимания на то, кем была отдана команда — лейтенантом или осужденным, — выполнили ее.
Раздался ружейный залп — Фридрих Штапс упал, пораженный восемью пулями.
Лейтенант Ришар отвел глаза.
Когда он взглянул на осужденного, еще живого минуту назад, а сейчас уже ставшего трупом, то увидел, что левая рука молодого человека была прижата к груди, а правая крепко сжата.
Он подошел к трупу.
— Друзья, — сказал он, — этот несчастный возложил на меня обязанность выполнить его последние поручения. У него на груди женский портрет, а в руке письмо.
Солдаты с уважением расступились.
Тогда Ришар опустился на одно колено, приподнял тело Фридриха Штапса, расстегнул пуговицу его рубашки, заметил маленькую цепочку из волос, тонкую, как ниточка, и снял ее с груди молодого человека.
На этой цепочке висел медальон.
С некоторым колебанием лейтенант поискал глазами портрет и, увидев его, воскликнул:
— Маргарита Штиллер! — сказал он. — О! Так я и знал!..
Затем, торопливо взяв правую руку трупа, он раскрыл ее с некоторым усилием, вытащил лист бумаги и развернул его. На бумаге было только три слова:
«Я дарую помилование.
Наполеон».
— О, несчастный! — воскликнул Поль Ришар. — Он хотел умереть!
Потом добавил мрачным голосом, конвульсивно сжимая медальон и бумагу:
— И это я, я причина его смерти!..
Четырнадцатого сентября 1812 года, с высоты Поклонной горы Наполеон видел, как в лучах яркого летнего солнца сверкают золоченые купола святого города; вся французская армия, поредевшая на четверть после битвы на Москве-реке, но еще насчитывающая девяносто тысяч человек, била в ладоши при виде этой картины и кричала: «Москва!», как четырнадцать лет назад — в противоположной части мира, у ворот Востока — она кричала: «Пирамиды! Пирамиды!»
В тот же вечер Наполеон вошел в покинутую жителями Москву. Галлы, овладев Капитолием, куда их привел неизвестный бренн, то есть царек, от звания которого латинские историки произвели имя человека, называя его Бренном, — галлы, повторяем, овладев Капитолием, обнаружили там, по крайней мере, сенаторов, сидящих в своих курульных креслах: было кого убивать.
В Москве же ничего подобного не было: здесь нашлись только французские негоцианты, пришедшие в большой ужас и сообщившие эту странную новость: «Москва пуста!»
Затем, той же бессонной ночью, Наполеон услышал удививший его крик: «Пожар!»
При этом крике он подошел к одному из окон Кремля, возвышающегося над городом: Торговые ряды были объяты пламенем!
Сначала он приписывает этот пожар неосторожности, обвиняет Мортье в плохой организации военной полиции; обвиняет пьяного солдата в совершении поджога; он приказывает отыскать этого солдата, наказать, расстрелять! Но ему объясняют, что все это не так, что между полночью и часом ночи на один из дворцов с воздуха спустился огненный шар, и в результате это не только вызвало пожар, но и, вероятно, послужило сигналом для поджигателей.
Действительно, это был сигнал, так как почти одновременно в трех других точках города возник и стал разрастаться огонь.
Наполеон еще сомневается, но сообщения следуют одно за другим. Только что вспыхнул пожар на Бирже, и было замечено, как полицейские солдаты поджигали ее смоляными фитилями на длинных палках! В двадцати, тридцати, сотне различных домов взрывались мины, спрятанные в печах, когда в них разводили огонь. Французских солдат убивало и ранило, дома загорались! Еще хуже того: шайки бандитов бегают по улицам города с факелами в руках. Они распространяют огонь с каким-то ожесточенным упоением, быть может упоением патриотизма; вид французов их только вдохновляет, угрозы поощряют к разрушению; ударом сабли невозможно вырвать эти факелы, и приходится вместе с ними отрубать руки.
Наполеон слушает все эти рассказы с глубоким изумлением, он не хочет этому верить, отвергает очевидное и только восклицает:
— О, несчастные! Варвары! Скифы!
Наступает день, но менее ясный, чем ночь: ночь освещалась пламенем, день был затемнен дымом.
Наполеона невозможно было оторвать от этого зрелища; он ходил от одного окна к другому и кричал:
— Погасите этот огонь! Да погасите же его!
Вот уже второй раз его голос, так сильно действующий на людей, не мог укротить стихию.
Примерно так же кричал он в Вене в день битвы под Эслингом, когда Дунай вздыбился и снес мосты, но в конце концов Дунай ему удалось победить!
Укротит ли он огонь, как укротил воду?
Нет; словно питаемый невидимой силой, огонь разрастался, его огромное кольцо все приближалось. Наполеон был буквально окружен морем пламени: каждый дом был как поднимающаяся волна, и ужасный прилив непрерывно приближается и уже начинает биться у стен Кремля.
День проходит в созерцании этого ужаса. Все толпятся вокруг императора и умоляют его покинуть Кремль, но он, будто боясь, что его хотят увести силой, цепляется за оконные рамы. Наступает ночь, а огонь уже так близок, что отражение пламени мечется на разгневанном лице этого второго Юпитера, осажденного титанами.
Все, кто считает, что имеют какое-то влияние на него, собрались здесь: его ближайший наперсник князь Невшательский, его зять Мюрат, его пасынок принц Евгений — все на коленях умоляют его, но он кажется глухим, бесчувственным, немым! Все его способности свелись лишь к одной — видеть! Скрещенные руки; непокрытая голова; лицо, позолоченное отблесками медного цвета… Он смотрит…
Вдруг из уст в уста пробежал шепот, каждый передает его как можно быстрее своему соседу и толкает перед собой, чтобы он скорее дошел, наконец, до императора.
— Огонь в Кремле!
Но этого все еще недостаточно.
— Пусть его потушат! — приказал император.
Повиновались: огонь потушен.
Десять минут спустя тот же шепот, еще более угрожающий, возобновляется.
— Потушите! Потушите! — повторяет Наполеон.
Но в третий раз пожар вспыхивает уже в Арсенальной башне. На этот раз схватили поджигателя: это полицейский солдат.
Его приводят к Наполеону, и тот ведет допрос.
Человек подчинился полученному приказу. От кого он получил приказ? От своего начальника. А тот от кого? От своего начальника.