Однако было правдой и то, что, расставаясь с Мариеттой, Бастьен покидал ее для прогулки с кирасиром в сторону Сен-Кантенских ворот. Но при этом он выглядел таким уверенным в своих силах, что, как мы уже говорили, эта прогулка, оставив чувство признательности в сердце Мариетты, не заронила в нем никакого беспокойства; поэтому она даже не сочла нужным упомянуть Катрин об этом случае.
Катрин могла лишь опасаться, не забыл ли ее Бастьен. Но достаточно вспомнить разговор гусара с Мариеттой на эту тему, чтобы убедиться в том, что опасения Катрин относительно забывчивости Бастьена имели под собой мало оснований.
В течение всего остального дня многие деревенские жители толпились на дороге между двумя хижинами: парни, по крайней мере те, кто уцелел после ужасной бойни, выпавшей на их долю, пожимали руки Консьянсу; молодые девушки восхищались мужеством Мариетты и благим результатом ее усилий.
Потребовалось, чтобы Консьянс рассказал во всех подробностях о той страшной битве под Ланом, свидетелем которой он оказался до той минуты, когда его ослепил взрыв зарядного ящика, а Мариетта в свою очередь поведала о своих странствиях, о паломничестве к Богоматери Льесской, о чудесном вмешательстве Пресвятой Девы (так как девушка продолжала приписывать Мадонне исцеление своего друга) и, наконец, о пребывании у доброго доктора из Лонпона, к которому Консьянс вошел умирающим и сломленным отчаянием и от которого вышел полным сил и надежд.
Затем с наступлением темноты люди возвратились к своим очагам. В этот вечер во всех домах деревни говорили о Консьянсе и Мариетте, об их предстоящей свадьбе, что уже не было тайной, поскольку Консьянс рассказал о надеждах, которые вселила в него преданность его подруги в то время, когда он уже был уверен, что больше не увидит дневного света, и смотрел на остаток своей жизни как на преждевременное ожидание в сумрачном преддверии смерти.
И, надо сказать, во всей деревне не нашлось ни одного, кто завидовал бы будущему счастью двух молодых людей; напротив, те, кто был в курсе дел папаши Каде, а в селениях, насчитывающих пять-шесть сотен жителей, никакие секреты не хранятся долго, — так вот, повторим, те, кто был в курсе дел папаши Каде, жалели юную пару, будущему которой совсем недавно угрожала тройная опасность: вмешательство в их жизнь апоплексического удара, от которого старик только-только начал оправляться, отъезд Консьянса на войну и возвращение Бурбонов.
Объясним подробнее, в чем заключались эти три опасности, и представим читателю подлинное положение дел папаши Каде, который, на минуту вообразив себя богатым, словно Крёз, мог вот-вот оказаться беднее Иова.
Апоплексический удар, перенесенный стариком, помешал ему следить за ходом посевных работ на его землях, но, к счастью, тут на помощь ему пришел сосед Матьё. Однако земля, лишившись былых ежедневных и даже воскресных посещений хозяина, к которым она привыкла, земля, ревнивая по причине то ли такого небрежения, то ли плохих погодных условий, обещала нельзя сказать неурожай, но во всяком случае урожай скудный.
О, если бы Консьянс находился здесь, чтобы внимать потребностям этой земли! Консьянс, столь хорошо понимавший все голоса природы, наверняка отозвался бы на крик бедной, покинутой земли!
Но, увы, Консьянс уехал; Консьянс отмерял порох для орудий в Бриене, в Монтеро, в Мери-о-Бак, в Лане; Консьянс, мягкосердечный Консьянс, который не вырвал бы даже перышка из крыла синички, Консьянс в своей маленькой сфере деятельности помогал победителю Пирамид, Маренго и Аустерлица; это была работа, которая, надо признать, не вызывала у него ни симпатии, ни восхищения, как это было у его друга Бастьена.
Читателю уже известно, каким образом Консьянс, чье участие в прославленных массовых убийствах можно оправдать и необходимостью защиты страны, и тем отвращением, с каким он повиновался закону о рекрутском наборе, расстался со своим военным делом, которому, сколь бы непривлекательным оно ни было, юноша служил с таким мужеством и хладнокровием, что оба эти качества были замечены императором, сказавшим, как мы помним, следующее: «При первом же случае, когда мы снова встретимся под огнем неприятеля, напомни мне, что я должен тебе крест!» — этим обещанием юноша, вероятно, собирался воспользоваться в ту минуту, когда при взрыве зарядного ящика он исчез, подобно Ромулу, во вспышке.
Затем последовали полная оккупация края, вступление союзников в Париж и восстановление трона Бурбонов, означавшие новое разорение не только папаши Каде, но и обоих семейств.
Историк, который изучает такие грандиозные катастрофы и величайшие события, увы, занимается только тем, что следит за фортуной, возвышающей или низвергающей сильных мира сего. Он скорбит об опрокинутом троне, о непризнанном гении, о роковых поворотах в жизни народов, о прихотях случая, но крайне редко находит у себя вздох сожаления и сочувственный взгляд на смиренные существа, которые походя были раздавлены колесницами, поднимающимися или катящимися вниз по дорогам судеб.
Мы уже называли три предпосылки разорения обитателей двух хижин, обусловленные великими событиями, которые в это время изменили лицо Европы.
Оккупация края прежде всего означала для Виллер-Котре вступление в город тридцати- или сорокатысячного русского корпуса, расквартировать который было очень нелегко в пятистах городских домах или в окрестных деревнях.
Эти сорок тысяч человек разбили огромный бивак, занявший площадь в два или три льё.
Восемь-девять арпанов земли папаши Каде оказались частью территории русского бивака; там расположился лагерь казаков, и копыта их коней растоптали зеленые макушки колосьев, только-только появившихся из-под земли.
В тот год нечего было и думать об урожае, поскольку почву утоптали, словно площадку для игры в мяч. Правда, благодаря покрывавшей ее соломе, которой, естественно, предстояло превратиться в удобрение, земля, бесплодная в 1814 году, могла, по всей вероятности, дать богатый урожай в 1815-м, но до этого срока оставалось еще полтора года, а папаше Каде следовало вручить метру Ниге восемьсот франков ко дню Святого Мартина.
На первый взгляд ничто не казалось более легким, чем взять взаймы восемьсот франков под залог девяти арпанов земли, благодаря упорному десятилетнему труду ставшей первосортной, земли, за которую надо было уплатить в целом всего лишь тысячу шестьсот франков.
Но вскоре мы вернемся к этой теме, ведь мы говорили о трех обстоятельствах, грозивших разорением папаше Каде, и, изложив первое, состоявшее в опустошении его земли, мы должны перейти ко второму, а перейдя к третьему, мы будем толковать о вопросе выплаты, самом серьезном из всех.
Вторая причина разорения состояла в том, что из-за чужеземной оккупации Мариетта уже не могла совершать свои ежедневные путешествия в Виллер-Котре; нечего было даже думать о том, чтобы без пропуска, без охраны такая красивая девушка, как Мариетта, направляясь в город продавать молоко и возвращаясь оттуда с выручкой, два раза в день пересекала бивак с сорока тысячами мужчин!
Впрочем, было ли у нее что продавать в Виллер-Котре? Не стало больше коров на ферме Лонпре и, следовательно, не стало молока: четырех коров-кормилиц убили, разрубили на части, изжарили; черная корова избежала этой участи только благодаря особой протекции офицера, коменданта Арамона, а Тардиф и даже Пьерро спаслись благодаря своему почтенному возрасту — вряд ли их мясо было доступно даже крепким зубам изголодавшихся казаков.