— Одну минуту, — отвечаю. — Хочу задать вам пару вопросов.
— Задавай, — говорит он. — Я могу ответить на любой.
— В армии мясо дают дважды в неделю? — спросил я. — Моя мама говорит, что да, но она очень уж хочет, чтобы я пошел в армию.
— Нет, мясо дважды в неделю там не дают, — отвечает он.
— Так я и думал, — говорю я, думая, что этот человек, конечно, слизняк, но по крайней мере честный слизняк.
А потом он говорит:
— Солдаты едят мясо каждый день, — и мне остается только удивляться себе: как я только мог подумать, что он честный?
— Вы, должно быть, думаете, что я — круглый дурак, — говорю я.
— Ты все правильно понял, ниггер, — отвечает он.
— Если я пойду в армию, я должен что-то сделать для мамы и Филли Луберда, — говорю я. — Мама говорит, что я смогу посылать ей деньги.
— Все здесь. — Он показывает бланк на перечисление денег. — Еще вопросы?
— Да, — говорю я, — как насчет обучения на офицера?
Он запрокинул голову и так смеялся, что я подумал, а не захлебнется ли он собственной слюной. Потом говорит:
— Сынок, ты увидишь черного офицера в этой армии не раньше того дня, когда снятый с креста Иисус начнет отплясывать чарльстон. А теперь подписывай или нет. Мое терпение лопнуло. Опять же, ты все здесь провонял.
Я подписал и наблюдал, как он степлером прикрепляет бланк на перечисление денег к моему учетному листку, потом принимает у меня присягу, и я уже солдат. Я думал, меня отправят в Нью-Джерси, где армия строила мосты, потому что не было войн, где она могла бы воевать. Вместо этого я оказался в Дерри, штат Мэн, в роте Е.
Он вздохнул и заерзал на стуле, крупный мужчина с седыми, коротко стриженными волосами. В то время нам принадлежала одна из самых больших ферм в Дерри и, вероятно, лучший придорожный ларек к югу от Бангора. Втроем мы много работали, отцу приходилось нанимать людей на сбор урожая, и дела у нас шли неплохо.
Он сказал:
— Я приехал сюда, потому что видел Юг и видел Север, и ненавистью они не отличались друг от друга. В этом меня убедил не сержант Уилсон. Он был всего лишь белым бедняком из Джорджии и повсюду таскал за собой Юг, куда бы ни приезжал. Не было у него необходимости находиться южнее линии Мейсона-Диксона, [175] чтобы ненавидеть ниггеров. Он просто нас ненавидел. Нет, в этом меня убедил пожар в «Черном пятне». Знаешь, Майки, в каком-то смысле…
Он посмотрел на мою мать, которая вязала. Она не подняла головы, но я знал, что слушает она внимательно, и, думаю, отец тоже это знал.
— В каком-то смысле тот пожар превратил меня в мужчину. В огне погибли шестьдесят человек, восемнадцать — из роты Е. Собственно, после пожара никакой роты и не осталось. Генри Уитсан… Сторк Энсон… Алан Сноупс… Эверетт Маккаслин… Хортон Сарторис… все мои друзья, все погибли в том пожаре. И к этому пожару не имели отношения ни старина Уилсон, ни его дружки-южане. Устроило его деррийское отделение «Легиона белой благопристойности» штата Мэн. Отцы некоторых детей, с которыми ты ходишь, сынок, в школу, чиркали спичками, поджигая «Черное пятно». И я говорю не о детях из бедных семей.
— Почему, папа? Почему они это сделали?
— Отчасти потому, что таков уж Дерри, — хмурясь, ответил мой отец. Медленно раскурил трубку, тряхнул деревянную спичку, чтобы погасить ее. — Я не знаю, почему это случилось здесь; я не могу этого объяснить, но при этом я нисколько не удивлен.
Видишь ли, «Легион белой благопристойности» — аналог ку-клукс-клана у северян. Они маршировали в таких же белых балахонах, жгли такие же кресты, писали такие же сочащиеся ненавистью записки черным, которые, по их разумению, или поднялись выше, чем им полагалось, или получили работу, положенную белому человеку. Они иногда закладывали динамит в церкви, где священники говорили о равенстве черных. В книгах по истории упор делается на ку-клукс-клан, а не на «Легион белой благопристойности», и многие даже не знают о его существовании. Я думаю, причина в том, что большинство этих книг написано северянами, и им стыдно.
Наибольшую популярность «Легион» приобрел в крупных городах и промышленных зонах. Нью-Йорк, Нью-Джерси, Детройт, Балтимор, Бостон, Портсмут — везде были отделения «Легиона». Они пытались организоваться и в Мэне, но достигли успеха только в Дерри. Какое-то время довольно крупное отделение существовало и в Льюистоне, примерно в то время, когда произошел пожар в «Черном пятне», но им не приходилось тревожиться из-за того, что ниггеры насиловали белых женщин или отнимали работу у белых мужчин, потому что ниггеров там практически не было. В Льюистоне опасались бродяг и объединения так называемой «бонусной армии» [176] с теми, кого называли «армией коммунистических подонков». В последнюю входили все, кто не работал. «Легион благопристойности» обычно выбрасывал этих бедолаг из города, как только они там появлялись. Иногда им засовывали в штаны ядовитый плющ. Иногда им поджигали рубашки.
После пожара в «Черном пятне» деррийское отделение «Легиона» практически прекратило свое существование. Видишь ли, ситуация вышла из-под контроля, как иной раз случается в этом городе.
Он помолчал, попыхивая трубкой.
— Похоже, «Легион белой благопристойности» был всего лишь еще одним зернышком, Майки, и оно нашло здесь хорошо удобренную почву. По существу, это был клуб богатых людей. А после пожара они спрятали свои балахоны и лгали, выгораживая друг друга, так что дело спустили на тормозах. — Теперь в его голосе звучало такое горькое презрение, что моя мать, хмурясь, подняла голову. — Кто, в конце концов, погиб? Восемнадцать солдат-ниггеров, четырнадцать или пятнадцать городских ниггеров, четверо музыкантов-ниггеров из джаз-банда… да горстка друзей ниггеров. Велика беда?
— Уилл, — тихо проговорила мать. — Достаточно.
— Нет, — возразил я. — Я хочу послушать.
— Тебе пора спать, Майки. — Он взъерошил мне волосы большой, тяжелой рукой. — Я просто хочу рассказать тебе еще кое о чем, и не уверен, что ты поймешь… сомневаюсь, понимаю ли все сам. Случившее в тот вечер в «Черном пятне», пусть это и ужасно… я не думаю, что произошло все только из-за цвета нашей кожи. И даже не потому, что находилось «Пятно» рядом с Западным Бродвеем, где белые богачи Дерри жили тогда и живут теперь. Я не думаю, что тут дела у «Легиона белой благопристойности» шли так хорошо, потому что в Дерри черных и бродяг ненавидели сильнее, чем в Портленде, или Льюистоне, или в Брансуике. Все дело в здешнем духе. Дух этого города наилучшим образом подходит для всего дурного, для того, что приносит боль. За прошедшие годы я снова и снова думал об этом. Я не знаю, как такое может быть… но так оно и есть.