И Тевкр говорит без выражения:
— Перед тем как неодолимая сила швырнула меня в пламя, боги обратили мой взор на храм. Они разгневались на тебя за то, что ты остановил постройку, желая увеличить добычу серебра. И боги ослепили меня, дабы покарать тебя за недальновидность.
Песна смотрит на Кави и видит на лице советника страх.
— Я прощаю тебе высокомерие лишь потому, что ты болен. И если ты говоришь правду и боги действительно обращаются ко мне через тебя, тогда скажи: как умилостивить их?
На губах Тевкра появляется слабая улыбка.
— Храм должен быть достроен, и еще надо принести щедрые дары и жертву. Сумеешь задобрить богов таким образом — они смилостивятся и в награду вернут мне зрение; тебя же благословят миром и процветанием, которых ты так добиваешься.
— А если не получится их задобрить? — спрашивает Кави.
Тевкр не видит его лица, но чувствует страх в голосе.
— Не задобрите богов — я останусь слеп и на ваши головы, на все, что вам дорого, падет страшнейшая кара.
Венеция
Том и Тина заходят поужинать в одно местечко, которое принадлежит к тому типу ресторанов, о каких знают лишь местные. О каких авторы статей о путешествиях знают, но не пишут.
Дождавшись, пока официант отойдет достаточно далеко, Тина заговаривает:
— Ну… — Тут она улыбается, словно кот, добравшийся до сметаны. — Надеюсь, ты не против, если я спрошу… Я и правда у тебя первая?
Оторвавшись от спагетти с черенками, Том притворяется, будто не понял:
— В смысле, первая?
— Ну, ты заешь… — Тина отрезает кусочек стейка и произносит шепотом чуть громче, чем хотела: — Первая в смысле, что приобщила тебя к таинству секса.
Едва не поперхнувшись прохладным белым вином, Том бросает на Тину неодобрительный взгляд.
— Секс и причастие к таинствам — вещи не особенно совместимые.
Тина выгибает бровь дугой.
— Правда? Ну, не знаю, не знаю… Прямо вижу, как ты стоишь в пурпурной мантии на голое тело и я перед тобой на коленях…
— А ну, прекрати! — Том поднимает руку в упреждающем жесте. — Даже не смей думать о подобном. Ты плохая девочка.
— Мистер, да вы и представить не можете, насколько плохая! — Возмущение Тома, похоже, лишь забавляет Тину. — Слушай, я ведь журналист, а значит, родилась испорченной, — оправдывается она с легкой улыбкой на губах. — И напоминаю: ты не ответил на мой вопрос.
Повертев в руке бокал, Том все же отвечает:
— Да. — Смотрит прямо на Тину. — Да, ты у меня первая.
— Фью-у-у-у, — присвистывает Тина, уважительно склонив голову.
— Вот это «фью» — разочарованное или радостное?
— Это «фью» от обалдения.
— «Фью от обалдения»? — Том смеется. — Со мной прежде от обалдения не присвистывали.
— Думаю, потому, что у тебя и секса-то не было.
— Один — ноль в твою пользу.
— Опиши свои ощущения. Каково это, заняться сексом в первый раз?
Том — в притворном гневе — роняет на стол приборы.
— О, перестань. Дай парню отдышаться. К тому же первый раз был и у тебя.
— Давным-давно. — Тина полусмеется, зажав средними пальцами ножку запотевшего бокала с золотистым напитком. — Хотя нет, я помню, как все случилось: было жутко больно и я даже зареклась впредь заниматься сексом.
Увидев, насколько Том ошеломлен, Тина вновь улыбается.
— У тебя-то, надеюсь, все прошло не так плохо? — спрашивает она.
— Конечно, совсем не плохо.
Тина притворяется оскорбленной.
— Прекрасно. Прежде никто не делал мне таких комплиментов, как просто «неплохо».
До Тома наконец доходит, что речь идет об эмоциях, чувствах. Что вот сейчас они с Тиной выстраивают отношения. Что это дело глубоко духовное. Казалось бы, кому, как не Тому, разбираться в духовном, однако все дается с превеликим трудом.
— Прости. Я в делах любовных феноменальный профан. — На некоторое время Том замолкает и видит: Тина смотрит ему прямо в глаза, в окна души. — То, что я с тобой переспал… Прости, я хотел сказать: секс с тобой я никогда не забуду.
— Ну разумеется, не забудешь. Такое никто не забывает.
— Нет, я не то имел в виду. Не забуду не потому, что это мой первый раз. Ведь я не покидал пределов церкви, крича от радости: «Ура-а-а-а, пора терять невинность!» Все не так.
В недоумении Тина берется за бокал воды.
— Я не забуду секс с тобой, потому что в тот момент я ощутил такую близость, какую не испытывал ни к кому за всю жизнь. Я уж не говорю о безумии, адреналине и страсти. И спасибо тебе, Господи, за них, но не в том дело. Есть нечто большее.
Тина в растерянности. Она-то подняла эту тему, чтобы поиграть, подразнить Тома, добавить огоньку. В итоге разговор принял совсем неожиданный оборот.
— Прости, не хотела обидеть тебя…
Том улыбается — допрос окончен. Подняв бокал, он произносит:
— Ты и не обидела. — На этот раз он спокойно отпивает вина. — Было здорово поговорить. И очень правильно. Ну так что у нас дальше?
Дальше? О том, что будет дальше, Тина и не задумывалась. Дабы скрыть смущение, она смотрит в сторону. Затем поднимает бокал и, надеясь, что на лице не отразилось ни следа паники, обращается к Тому:
— Не ожидай слишком многого, Том. Прошу, не надо. Терпеть не могу разочаровывать людей.
Остров Марио, Венеция
Особняк миллиардера-затворника Марио Фабианелли — исторический объект на частном острове, — несмотря на дурную славу, все же в центре внимания.
Лишившись былого венецианского великолепия, он превратился в коммуну хиппи. Некогда ухоженные лужайки заросли сорняками, и единственное, что выдает достаток владельца, — охрана в черной униформе.
Охранники в добром расположении духа. Они сдают смену в офисе — уродливом сером вагончике, который стоит позади дома в окружении кипарисов.
— Еще день — еще чек с денежкой, — говорит Антонио Матерацци. Похлопав по косяку двери в офис, он закуривает сигарету.
Для коллег — четверых парней в подсобке — он бывший вышибала из Ливорно. Никто не догадывается о его настоящей фамилии, Паваротти. Или о настоящем роде занятий, ведь Антонио — полицейский «под прикрытием». Луче, начальнику, который и взял Антонио на работу, новенький по душе. Наверное, оттого, что главный видит в нем себя в молодости.
— Антонио, — громогласно зовет он паренька, — идем с нами, перекусим!