Вито тяжело вздыхает. Лес-то какой дремучий! Впрочем, в самый раз для впечатлительных и отморозков.
— Отче, вы знаете, где сейчас эти таблички?
— Нет, — говорит Альфи. — В разное время в хранилищах церкви укрывалась либо одна табличка, либо две, но никогда все три сразу. Согласно записям, которые я нашел — а есть, наверное, и те, которых я не нашел, — сатанистам однажды удалось объединить все три таблички, хоть и ненадолго.
— Что случится, если они вновь их соберут?
На этот раз тяжело вздыхает Альфи.
— Вы, наверное, и сами нередко задаетесь вопросом: если Бог есть, то как Он допускает беды вроде землетрясений, потопов и оползней? И знаете, что говорят мировые лидеры о террористах — им, дескать, достаточно удачи всего один раз, чтобы взорвать невинных людей, тогда как нам удача требуется каждый день. Ну так вот, есть богословы, которые верят: если соединить все три таблички, они создадут окно возможности для зла. Собранный артефакт открывает некое пространство во времени, когда Бог бессилен и любые злодеяния возможны.
Прежде чем задать следующий вопрос, Вито долго собирается с мыслями.
— Отче, мы нашли символ, нарисованный кровью на двух алтарях в Венеции.
— Овал, разделенный натрое?
— Точно.
— Прямоугольник — символ табличек, знак заговорщиков-сатанистов. Их культ зародился на севере Италии во времена Тевкра и Тетии. Задолго до того, как появились первые поселения на болотах, где сейчас стоит Венеция.
Вито, Валентина и Рокко понимающе переглядываются.
— Под прямоугольником была цифра, — продолжает Вито. — Какое она несет значение?
— Шестерка. Я прав?
— Абсолютно.
Внезапно дверь в кабинет, где засел Альфи, с треском распахивается, и в помещение врываются ватиканские стражи.
— Шесть дней! — успевает выкрикнуть Альфи, прежде чем у него отнимают телефон. — У вас шесть дней, а после принесут главную жертву, откроются Врата, и на волю вырвется неудержимое зло.
Остров Лазаретто, Венеция
1778 год
Темная аура, словно невидимое ядовитое облако, окутывает остров в ночи.
Лазаретто — самый большой венецианский погост, последнее пристанище зачумленных.
Примерно полтора века назад чума опустошила город, выкосив практически треть населения; умерло пятьдесят тысяч человек. Властям пришлось освобождать из тюрем заключенных, чтобы те переправляли погибших — и погибающих — в лазарет, на первый в Италии карантинный остров. Прежде он назывался Санта-Мария-ди-Назарет, однако святейшее имя забывалось по мере того, как росли горы трупов. В больнице как могли лечили неизлечимых, но оставалось только разделять умерших и умирающих.
С тех пор остров стал необитаем.
По крайней мере, все так думают.
Ступая на его берег, Томмазо чувствует, что слабеет духом. Слишком хорошо помнит он истории братьев о том, как копались могилы, как скидывали в них гниющие трупы, от которых отказались погосты Венеции. Томмазо знает: он идет тропой, по которой прежде везли на тележках тела, трупы мужчин, женщин и детей.
Один гребец идет первым, второй — замыкает цепочку. У обоих в руках фонари. И направляется компания, похоже, к густой роще деревьев.
Ночной воздух быстро становится ледяным. Почва твердеет и покрывается изморозью, начинает скользить под ногами. Впереди кто-то падает, и фонари гаснут. Раздается женский крик. Кажется, это Лидия.
В висок Томмазо ударяется нечто твердое. Ветка? Но нет же, второй удар приходится на затылок.
Томмазо падает и успевает закрыться рукой. Боль вспыхивает в правом плече. Затем в боках и бедрах. Дубинками его колошматят по всему телу. Внезапно в живот упирается чье-то колено.
Человек оседлал Томмазо и не слезает с него.
Слышен запах дыхания. Чеснок. Спирт. И неизвестный парфюм.
В лицо бьет кулак, и рот наполняется кровью. Сплюнув осколки зубов, Томмазо кашляет, пытается дышать.
Его хватают за руки и за ноги. Голова кружится. Свет в глазах меркнет. По лицу проскребло что-то жесткое. Веревка.
Томмазо еще успевает понять, что на шею ему надевают петлю.
Венеция
Том пробыл без сознания так долго, что запутался, не может узнать, сколько его держат в плену. Сутки — точно. Может, и дольше. Том не знает даже, день сейчас или ночь. Лежит он или стоит? Слеп он или с глаз по-прежнему не снимают повязку?
Временами непонятно, бодрствует он или все еще в отрубе. А разум, словно на киноэкране, прокручивает знакомые образы: убийство Моники Видич, резня в Диснейленде, гибель Антонио Паваротти.
В главных ролях одни и те же лица: Вито Карвальо, Валентина Морасси и Ларс Бэйл. На втором плане тоже знакомые: Тина Риччи, Мера Тэль, Сильвио Монтесано и Альфи Джордано.
Правда, сюжеты — бред и все в них смешалось.
В наркотическом опьянении Том всегда видит майора Карвальо первосвященником сатанинского культа, Джордано — убийцей Антонио Паваротти, а Валентину Морасси — тайным обладателем «Врат судьбы». Наркотики. Они расширяют сознание, заставляя думать иначе и смешивая все в одну кучу.
И хотя Тому неясно, сколько его держат в заложниках, ему понятно: прошли дни — не часы. Все потому, что к наркотику он постепенно привык. Промежутки между полным погружением в кошмары и постепенным подъемом из него на поверхность реальности становятся все короче. Кто бы ни колол Тому дрянь, дела своего он не знает.
Впрочем, обязанности этим типом выполняются исправно.
Снова пришли воткнуть очередное жало в мишень, которой служит бедро Тома.
Том не сразу проваливается в забытье, но чувствует, как оно поездом-товарняком ревет и несется где-то близко, за поворотами сознания. И скоро будет здесь. Расплющит. Увлечет под колеса. Разметает останки по шпалам и рельсам.
Начинается очередной глюковый фильм. Еще мешанина сюжетов: сатанисты в серебристых мантиях держат «Врата судьбы». Правда, дело происходит совсем не в Италии. В Южной Америке.
Непонятно почему, но разум Тома поместил героев глюка в Венесуэлу.
Поезд уже близко. Несется на Тома. Осталось несколько ярдов. Венесуэла. Почему она? Венесуэла. Маленькая Венеция.
Тома соскребает предохранительной решеткой локомотива, которая врезается в его мысли и несет их с огромной скоростью в кричащую, шипящую темноту.
Штаб-квартира карабинеров