С другой стороны, Констанс ничего не знала, не могла знать, о тропе: высадившись на острове, она сразу же направилась к вилле. Ни одна карта не способна передать всю крутизну и опасность этой неровной каменистой дороги. Немного впереди, перед самым разветвлением, есть участок, где тропа проходит под отвесным выступом, потом резко поворачивает и взбирается на него же. Это место со всех сторон окружено скалами, и деться Констанс будет некуда. Он дождется ее, спрятавшись на выступе, и ей придется пройти прямо под ним – другого пути нет. А поскольку она не знакома с тропой, то не сможет догадаться, что та потом возвращается на выступ.
Да. Пожалуй, это то, что нужно.
Диоген продолжил подъем и через десять минут достиг последнего изгиба тропы. Оглядываясь по сторонам в поисках укрытия, он обнаружил еще более удобное место – почти идеальное для засады. В конце концов, поднимаясь, она может заметить выступ и догадаться, где именно он прячется. Но прямо перед ним, глубоко в тени и наполовину прикрытая скалами, была расселина, которая не так бросалась в глаза, – точнее, ее совсем не было видно с нижнего участка тропы.
При мысли о том, что скоро все будет кончено, Диоген ощутил ни с чем не сравнимое облегчение и, затаившись, приготовился ждать. Действительно, лучшее место для засады невозможно себе представить: густая тень и окружающие скалы делали это убежище абсолютно невидимым.
По его расчетам, Констанс должна была появиться минут через пятнадцать. Он застрелит ее, а тело бросит в Сциара-дель-Фуоко, где оно исчезнет навсегда. После этого он вновь станет свободным. Следующие пятнадцать минут показались ему самыми длинными в его жизни. Когда они превратились в двадцать, он ощутил легкое беспокойство. Потом прошло двадцать пять минут… тридцать…
Диоген не знал, что и думать. Он был уверен, что ничем не выдал своего присутствия. Она никак не могла догадаться, где он находится. Наверное, с ней что-то случилось.
Вероятно, она слишком ослабла, чтобы подняться так высоко на гору. Диоген, правда, был уверен, что ненависть придаст ей сил, но, в конце концов, она всего лишь женщина. Она преследовала его много дней, наверняка почти ничего не ела и очень мало спала. К тому же потеряла немало крови. Как можно после всего этого взобраться на высоту почти трех тысяч футов по практически отвесной, незнакомой и очень опасной тропе, да к тому же ночью?.. Скорее всего эта задача оказалась для нее невыполнимой. А может, Констанс поранилась… Тропа была очень старой, часть камней выпала из нее или едва держалась. А в наиболее крутых местах, там, где древние греки соорудили ступени, многие из которых осыпались, она была еще и очень скользкой – настоящая смертельная ловушка.
Смертельная ловушка… Что же, вполне возможно – и даже наверняка – она поскользнулась и сильно ударилась, или упала и вывихнула ногу, или даже разбилась насмерть. Интересно, у нее есть фонарик? Вряд ли.
Диоген посмотрел на часы: прошло уже тридцать пять минут. Он не знал, что делать. Наиболее вероятным ему представлялся вариант со сломанной ногой. Он решил спуститься вниз и проверить. Если она лежит там, не в силах пошевелиться от боли или усталости, убить ее будет совсем нетрудно.
Но в последнюю секунду он остановился. Нет, так не пойдет. А вдруг именно в этом и заключается ее план: убедить его, что она поранилась, и тем самым вынудить спуститься вниз, заманить в ловушку? Он горько усмехнулся. Вот как все, оказывается, просто. Она ждет его в засаде, ждет, пока он спустится. Но он на это не купится. Он сам будет ее ждать. В конце концов ненависть заставит ее подняться на гору.
Прошло еще десять минут, и Диогена вновь одолели сомнения. А что, если ждать придется всю ночь? Что, если она не хочет, чтобы местом последней схватки стала гора? Что, если она вернулась в деревню и затаилась там, что-то замышляя? А может, она вообще обратилась в полицию?
Ему была невыносима мысль о том, что пытка может затянуться. Он этого не вынесет. Все должно кончиться сегодня же ночью… Если она не захочет подняться к нему, он ускорит события, спустившись к ней.
Но как это сделать? Диоген лежал на камнях, вглядываясь в темноту. Охватившее его возбуждение еще больше усилилось. Он попытался поставить себя на ее место, предугадать ее действия. Он не мог позволить себе недооценить ее еще раз.
«Я выбегаю из дома и взбираюсь по склону горы, а она стоит внизу, решая, стоит ли ей подниматься следом, – лихорадочно думал он. – Как бы я поступил на ее месте?» Констанс знала, что он побежит на гору, и знала, что он будет ждать ее там. Она была уверена, что он захочет сражаться с ней на своей территории и на своих условиях.
«Так как бы я поступил на ее месте?» И он тут же нашел ответ. Она решила воспользоваться другим, более коротким, путем и зайти ему в тыл. Но ведь никакого другого пути не было…
И тут Диоген, похолодев, неожиданно вспомнил старую историю, которую слышал от местных жителей. В восьмом веке Стромболи захватили сарацины. Они высадились возле Пертузо – пещеры на другом конце острова, и совершили дерзкий и отважный переход через гору, взобравшись на вулкан и спустившись с противоположной стороны. Они не воспользовались для спуска греческой тропой, а проложили собственный маршрут, чтобы неожиданно напасть на деревню.
Могла она подняться на гору там же, где спустились с нее сарацины? Его мозг напряженно работал. Тогда он не обратил внимания на эту историю, сочтя ее лишь красивой старинной легендой, одной из многих, связанных с островом. Сегодня никто даже не знает, где проходит еще одна тропа. Да и существует ли она вообще? И как могла узнать о ней Констанс? Во всем мире наверняка наберется не более пяти человек, которым известен точный маршрут.
Выругавшись, Диоген напряг память, пытаясь припомнить все подробности. Где же проходила сарацинская тропа? В легенде что-то говорилось о том, как несколько турок упали в Фило-дель-Фуоко, узкое ущелье, отходящее от Сциара-дель-Фуоко. Если это соответствовало действительности, тропа должна огибать Огненную лавину и спускаться – или подниматься, кому как нравится, – по гребню Бастименто.
Диоген вскочил. Теперь он знал – знал! – что задумала Констанс. Она была превосходным исследователем и наверняка раздобыла какие-нибудь старые географические атласы с описанием острова. Она изучила их, все запомнила. Потом выкурила его из дома, как лисицу из норы, и погнала вверх по хорошо знакомой ему тропе. Она заставила его думать, что этот план с самого начала принадлежал ему, а сама тем временем свернула на запад и поднялась вверх по тайной тропе, обойдя его с фланга, пока он сидел в засаде, теряя драгоценные минуты. Она была впереди и ждала его.
Холодный пот выступил у него на лбу. Он оценил потрясающую простоту и хитроумность ее плана. Она все предусмотрела, все продумала заранее. Она знала, что он постарается выбраться из дома. Была уверена, что он затаится где-то наверху у тропы, поджидая ее, и тем самым даст ей – более слабой из них двоих – время, чтобы взобраться по сарацинской тропе на гребень Бастименто…
Диоген внезапно отшатнулся, объятый ужасом, и неподвижно уставился на темный хребет Бастименто, безмолвно и угрожающе нависший над ним. Облака, наползая друг на друга, быстро проплывали мимо вершины, гора стонала и содрогалась при каждом извержении. Вдруг облака расступились, гребень осветился отблесками, отбрасываемыми расплавленной лавой, и в этот момент Диоген увидел женский силуэт – фигуру в белом, танцующую в зловещих отсветах адского пламени. И он мог поклясться, что сквозь завывания ветра и рокот вулкана до него донесся пронзительный, безумный смех…