Book.

— Ты ведь видела его? Что мы должны с ним сделать?

Мирна потянулась к ней, и обе головы что-то наперебой зашептали. Вождь неподвижно наблюдал за ними, ожидая, пока кончится консилиум. Мирна снова отползла и улеглась у его ног, опершись на локти.

— Что вам ответила прорицательница?

Женщина глубоко задумалась.

— У него в душе тоже пустота. И пустота эта стремится заполниться красотой форм. Ты прав, он опасен. Ему суждено пересечь нашу дорогу, и мы еще повстречаемся с ним на распутье. Тогда ему придется выбирать: или он останется с нами, или окажется среди тех, кого мы должны убить.

Рим, зал аудиенций понтифика

Сикст IV уже с час как спустился в зал аудиенций. Он успел выслушать доклады прелатов, членов Римского братства, которое управляло большинством городских церквей. Теперь он вполуха слушал последнего, высокого худого аббата, который путался в подробностях работ по реставрации своего дома. В этот момент кто-то появился в дверях.

Вошедший носил красную кардинальскую шапочку. Не обращая внимания на присутствующих, он двинулся по залу, подошел к папскому трону и нагнулся, чтобы поцеловать перстень на протянутой руке. Затем надменно огляделся вокруг. Он еще рта не раскрыл, а в зале уже будто прозвучал приказ. Все почтительно поклонились и потянулись к дверям.

— А вы, падре, останьтесь, — произнес кардинал и жестом остановил монаха в доминиканской рясе, который присутствовал при аудиенции, стоя в глубине зала.

Монах вернулся на место. Кардинал внимательным взглядом проводил спину последнего посетителя, за которым закрылась дверь.

— Родриго, сын наш! — благодушно пожурил его Папа, погрозив пальцем в перстнях. — Подожди, по крайней мере, пока займешь этот трон и получишь ключи от него, прежде чем открывать и закрывать высочайшие аудиенции. Или ты хочешь, чтобы снова начали говорить, что в Риме Христос властвует, Сикст правит, а Борджа располагает?

Родриго Борджа, вице-секретарь папской канцелярии, снова преклонил колени, но тут же поднялся, словно коленопреклоненная позиция была для него неестественна. Он отличался массивной неуклюжестью, но в тяжелых чертах лица и в больших беспокойных руках сквозила недюжинная внутренняя сила.

— Простите мое вторжение, ваше святейшество. Но, возможно, известия, принесенные мной, заслуживают большего внимания, чем те повседневные мелочи, которыми заполняют ваши уши. По этому поводу я попросил падре Джемма, главу коллегии инквизиторов, задержаться.

— Известия касаются инквизиции? — встревожился Папа. — Мало нам распрей среди аристократов, воровских шаек, шныряющих по дорогам, мало того что Неаполитанское королевство угрожает нашим границам, а Флоренция и Романья бесстыдно отказываются подчиняться нашим приказам! Так теперь нам приходится еще и следить за дурными головами, одержимыми демонами? Здесь, в наших стенах? Я полагал, что после буллы «Domine repulisti» нашего предшественника Павла еретики и безумцы остались только среди германских братьев!

— Его святейшество Павел Второй проделал достойный труд. Он расстроил ряды распутников и язычников, свивших себе гнездо в тени гробницы святого Петра, как колония гнусных насекомых. Коварные нечестивцы объединились в секту, которая стала рассадником пороков! Они дали ход церемониям поклонения ложным богам, быть может стремясь вытеснить Господа из Его города! Не прошло и пятнадцати лет с тех пор, как заговорщики заплатили за свое высокомерие тюрьмой и позором. Но Павел Второй был слишком великодушен, сохранив им жизнь, в то время как они заслуживали виселицы! — возразил кардинал, стиснув кулаки.

Папа Сикст прервал его нетерпеливым жестом и заявил:

— Ты забываешь, Родриго, что миссия пастыря состоит в том, чтобы наставлять и прощать, а потом уже карать. Тогда дьявольское семя было всего лишь возбуждением ума, которое нечестивцы, начитавшись книг о древних традициях, восприняли всерьез, как детскую влюбленность. И среди них были некоторые наши сотрудники, аббревиаторы [32] . Что же было делать Павлу? Убрать половину из них?

— Вы хотите сказать, что стоило простить их и снова вернуть на службу? Так и было сделано. Однако люди, призванные придать доступную форму голосу наместника Христа, превратили свои кабинеты в сборища интриганов и тайных противников испанского присутствия в Риме!

— Но с тех пор об этих идеях ничего не слышно. Или есть нечто такое, что ускользнуло от нашего внимания? Брат Джемма! Инквизиция обнаружила, что Зло снова плетет в городе свою паутину?

Бросив быстрый взгляд на кардинала, монах пожал плечами.

— Монсеньора Борджа тревожит возобновление оккультных заговоров. Оно весьма беспокоит и нас. Правда, мы не имеем доказательств, что наш народ близок к тому, чтобы впасть в моральные метания, которые в других частях Европы приводят к попыткам ублажить собственное безумие сговором с демонами. Но мы тоже замечаем, что некие мрачные искры тлеют под пеплом, напоминая скверно погашенный пожар. В город въезжают незнакомцы в одеждах пилигримов, происходят какие-то встречи, сборища в глубине наших святых церквей. И дворцы аристократов, под прикрытием богатства и привилегий их хозяев, превращаются в надежные убежища для тех, кого разыскивает инквизиция. Наблюдается также необъяснимый расцвет начертанного слова. Книги привозят в котомках путешественников и тиражируют с помощью какого-то дьявольского изобретения, которое все больше распространяется на севере. Ситуация выходит из-под контроля.

— Это все бабьи пересуды, брат! Дай нам факты! — раздраженно воскликнул Папа.

Монах снова посмотрел на Борджа.

— Ваше святейшество, факты, как редкие жемчужины в океане, разбросаны в мутной воде косвенных улик и предположений. Они окажутся у нас в руках только тогда, когда мы обнажим дно. Мы, как ловцы жемчуга, чтобы достать одну жемчужину, должны погружаться множество раз. Зато потом сокровище окупает все усилия.

— В общем, у вас нет ничего конкретного, — перебил его Папа.

— Пока нет, — вмешался кардинал. — Но мои люди вышли на охоту.

— На кого?

— Кажется, заработала шайка колдунов, последователей человека, который объявил, что владеет знанием, пришедшим издалека. Мы много раз брали ее след, но все время опаздывали. Похоже, они прячутся именно здесь. Конечно, смешение обычаев и обилие пилигримов не способствует нашему делу, тем более в праздник.

— Ты хочешь, чтобы мы наложили запрет на собственный город и охладили искреннюю веру добродетельных паломников? Это невозможно!

— Нет, я знаю, что сердце вашего святейшества занято спасением душ, живых или мертвых, оболом индульгенций. Эта сумма составляет немалую часть поступлений в нашу кассу, — лицемерно отозвался кардинал. — Я прошу не об этом. Вот если бы можно было не объявлять карнавала в этом году, то удалось бы избежать по крайней мере части ожидаемых возмущений.