— Совершенного шрифта? — подскочил Пико, вспомнив слова аббревиатора и Лоренцо.
— Да, мой друг. Равного по могуществу тем, что ему предшествовали, и способного донести сквозь следующие тысячелетия точную копию языка древних.
— Кажется, музыканты снова изготовились себя показать, — прервал беседу Манетто, чтобы сменить тему.
Увлекшись разговором, Пико не заметил, что снова громко заиграла музыка. Ритм ее делался все отчетливее, и он узнал новый танец, без которого не обходился ни один званый вечер северян. Его называли «павана», искажая при этом название места, откуда он пришел, — Падуя.
На зов этих звуков снова появились актеры пантомимы и сгрудились вокруг маски Эвридики. Церемониймейстер ударил в ладоши в знак того, что танец начался, но все глаза были устремлены на ту, что изображала девушку, похищенную потусторонним миром. Все ожидали ее первого движения.
Она повела головой, словно прикидывая, сколько собралось танцоров. Пико почти физически ощутил на себе ее пронизывающий взгляд. На миг ему показалось, что женщина искала в толпе его, но она сразу отвернулась к танцору в маске Орфея. Протянув ему руку, она грациозно приподняла ногу в первом шаге танца, показав прелестную обнаженную лодыжку, и партнер тут же повторил ее движение.
За ними показалась вторая пара, затем третья, и под музыку стала выстраиваться длинная вереница пар.
Пико отошел от Манетто и вдруг почувствовал, что его бесцеремонно тащат за руку: какая-то толстушка увлекала его в круг танцующих. Он тоже начал подпрыгивать, стараясь не сбиваться с ритма. В искусстве танца он не очень преуспел, несмотря на старания придворных в Мирандоле его научить. Ему никак не давалась та элегантность танцевальных движений, что он наблюдал на мраморных античных барельефах. Волнение охватило его только однажды, когда он с эскарпа [55] своего замка наблюдал, как перед сражением наемники исполняли варварский ритуальный танец с оружием. Только там вместо нежных инструментов бала звучали удары мечей о щиты и грохот барабанов.
Вереница танцоров продвигалась вперед, пока не достигла противоположной стены зала. Образовались два ряда: мужской и женский. Тогда церемониймейстер снова подал знак, и от каждого ряда стали отделяться по танцору. Встретившись в середине зала, оба, согласно фигуре танца, должны были взять друг друга за руки.
Когда пришла его очередь, Пико тоже двинулся к женскому ряду и вздрогнул, заметив, что, опережая его даму, навстречу ему мелкими шажками семенит Эвридика. Сквозь прорези в маске на миг сверкнуло голубое озеро, и он почувствовал тепло пальцев, стиснувших его руки.
От неожиданности он смутился и сбился с ритма, но она, казалось, этого не заметила. По-прежнему держа его за руки, она сделала второй изящный поворот и стала отдаляться. Теплые пальцы выскользнули из его рук, и у Пико возникло ощущение, что она стремилась удержать его возле себя как можно дольше.
В этот момент Эвридика легко подпрыгнула, поклонилась и еще отступила назад. От этого движения шапочка, украшенная листьями и цветами, чуть сползла набок и потянула за собой маску, из-под которой выбилась прядь золотисто-рыжих волос.
Тот же изумительный цвет мелькнул под капюшоном незнакомки в Колизее.
Пико заметил, как она отвернулась к стене и быстрым движением поднесла руку к лицу, чтобы удержать маску. Один миг — и все снова было закрыто, но этого момента хватило, чтобы приоткрылось сияющее красотой лицо, то самое, которое однажды глядело на него с окровавленного портрета.
Он в смятении вернулся в ряд танцоров, уверенный, что секунду назад держал в своих руках руки Симонетты. А она уже нашла себе другую пару в дальнем конце зала. Пико увидел, как она наклонилась к партнеру, что-то говоря. Джованни презрел все правила чередования фигур и ринулся к ней, но путь преградили пары, продолжавшие танец. Когда же ему удалось наконец пробиться сквозь ряд, женщина исчезла. Ему показалось только, что в дверях блеснул золотой отсвет.
В суете праздника никто ничего не заметил. Все приглашенные повернулись к музыкантам, ожидая следующих команд церемониймейстера.
Что-то увидел только Манетто, находившийся к Пико ближе остальных. На его лице отразилось глубочайшее удивление. Секунду назад он потрясенно следил за силуэтом незнакомки, плавными движениями скользившей к другому концу зала.
— Вы ведь тоже ее видели? — спросил Пико.
Манетто отвел глаза, потом снова посмотрел на него, пытаясь принять безразличный вид.
— Да, красивая женщина… Ума не приложу, кто же она.
— Не лукавьте, Манетто! — прошипел юноша. — Я уверен, что вы прекрасно ее знаете! Я видел вашу реакцию, когда с нее спала маска.
Манетто неуверенно покачал головой, потом неохотно кивнул.
— Да, она напомнила мне одну женщину, с которой я был когда-то знаком. Давно. Но она умерла. Хотя…
— Хотя что?
Манетто чуть помедлил, потом сдался:
— Я слышал, что по Риму ходят слухи о какой-то женщине необыкновенной красоты, которая появилась словно бы ниоткуда. И она очень похожа…
Он снова замолчал, будто силясь подобрать слово.
— На Симонетту Веспуччи, Несравненную? Это вы хотели сказать?
— Да, верно… В нашей флорентийской диаспоре многие, кто был с ней знаком, решили, что это она. Я сначала думал, что все это — легенда, основанная на сожалении об утрате и на внешнем сходстве. Но теперь…
Пико уже решил рассказать Манетто обо всем, что произошло во Флоренции, и выудить у него еще что-нибудь важное. Но ему помешал человек, который издали почтительно приветствовал флорентинца.
Это был тот самый танцор, с которым Эвридика перекинулась несколькими словами. Пико сразу насторожился. Манетто ответил на приветствие и, заметив любопытство юноши, пояснил, глядя на подходящего:
— Вот тот, кто, должно быть, вам знаком. И кого я никак не ожидал увидеть на празднике в доме Риарио.
К ним приближался красавец, чуть за тридцать, со светлой кожей и мягкой копной темных волос, падавших на плечи. Боттичелли наверняка выбрал бы его для какого-нибудь портрета аристократа. Если бы только тревога не искажала его осунувшееся, как в лихорадке, лицо, тут же отметил Пико. Из-за этого незнакомец походил на волка, преследующего добычу, и сходство бросалось в глаза, несмотря на вялую походку и безразличный вид.
Красавец остановился перед гобеленом, закрывающим всю стену, и стал внимательно его разглядывать. Глаза его медленно скользили вверх по сияющим фигурам, поднимаясь к потолку с богатым узором кессонов [56] .