— Смотри сглазишь, — фыркнул Коллинз.
Друид Хилл Парк, Балтимор, Мэриленд.
Суббота, 28 августа, 10.41.
Остаток времени на Часах вымирания:
97 часов 27 минут.
Машина остановилась у тротуара, и я нагнулся через пассажирское стекло рассмотреть человека за рулем.
Ба-а, Руди Санчес — сидит и нервно скалится.
— Что, морячок, выбросило в незнакомом краю?
— Гуляем, — сказал я, втискиваясь на сиденье.
Руди приземистее и круглее меня и обычно катается на просторном «кадиллаке», а тут выбрал — специально, наверное, — двадцатилетнюю «хелику», где даже ноги некуда уткнуть.
— Что это за хрень?
— Шеф велел смотреться неброско, вот я и занял машинешку у Китти, секретарши. Сказал ей, что по срочному делу, а у меня, как назло, машина в ремонте. Теперь вот думаю, чем рассчитываться.
Не машинка, а пыльная елочная игрушка, золотистая с серым. К тому же, судя по запаху, купе для курящих: дезодоратор в виде елочки, беспомощно болтающийся на зеркальце, никак не выручал.
— Да-а, Руд. Смотри не оплошай с оплатой. У меня бы даже бабушка в такую не села.
— Бабушка у тебя умерла.
— И все равно бы воспротивилась садиться в такую колымагу.
— А зря. Машина что надо и опять же неброская. К тому же беглецу звездой смотреться не к лицу.
— Рули давай, — буркнул я.
Руди в ответ проворчал что-то на своем гортанном испанском, поднимаясь по уклону к магистрали. Дорогу он, похоже, знал. Первые несколько минут Руди молчал, потея под работающим на всю свою хилую мощь кондиционером.
— А как тебя вообще заарканили на роль шофера?
— Я не был в Ангаре в тот момент, когда каша заварилась. Затем позвонил Эль Джеффе и велел съездить — тебя забрать.
— Ты много знаешь?
— Много не много, но вполне достаточно, чтобы понять: мы в дерьме по уши. Ненавижу политиканов, — добавил он минуту спустя.
Спорить было не с чем, и мы продолжали ехать в молчании.
Немного погодя Руди сказал:
— Поверить не могу, что вот сейчас, сию минуту, я соучастник, способствующий кому-то, кто разыскивается Департаментом внутренней безопасности. И что этот кто-то — мой лучший друг. И что вице-президент Соединенных Штатов фабрикует обвинения лишь для того, чтобы потрафить своим политическим целям. Нет, — покачал он головой через полмили, — решительно не могу этому поверить. Просто расплеваться готов с такой правдой!
— Я и сам не очень этому рад. Понятно, Руд, обвинения не такие уж и беспочвенные.
Руди шумно вдохнул и выдохнул через нос.
— Вот что мне действительно поперек души: ты понимаешь, мы оба считаем, что Черч — нормальный мужик. Может, он и есть тот самый «правильный парень». Если имеется у кого-то сила воли и нравственный стержень, чтобы не использовать такую штуку, как «Ясновидец», себе на благо и другим во зло — то есть с корыстным умыслом, — так именно у него. Я вот лично не уверен, что устоял бы перед таким соблазном. И надо же, насколько безумен наш мир: приходится давить на самого президента и членов конгресса, дабы мы могли беспрепятственно делать свою работу, в которую помимо прочего входит и борьба с самыми что ни на есть оголтелыми террористами, оперативное слежение и предотвращение терактов! Ты вот сам скажи, Джо, разве такой мир можно назвать разумным?
— Ты у нас знаток душ человеческих, вот сам и скажи.
— Если бы я мог вычислить логику, движущую умом политика, я бы уже издал бестселлер и годами не вылезал из ток-шоу с лекционными турне.
— Пони бегают по кругу, дрессировщики — от них?
— Это еще посмотреть, кто за кем бегает. Ты сам-то как, Ковбой?
— Я? Не нравится мне то, как события набирают оборот. И насчет Большого Боба переживаю.
— Мы можем как-то связаться с больницей и навести о нем справки?
— Не следует. Он там под чужим именем, чтобы ДВБ не нашло. За ним присматривает Черч. Будет нас информировать.
У Руди побелели костяшки стиснутых на руле пальцев; через каждые несколько кварталов он на меня озирался.
— Да, — произнес я в конце концов.
— Насчет чего? — якобы не понял он.
— Насчет Большого Боба. И Департамента безопасников. Именно так я себя и ощущаю.
— Ты можешь все выплеснуть. Это нормально.
— В нужное время, — кивнул я. — И в нужном месте.
— А сейчас как бы… не время?
— Нет.
— Даже со мной?
— Руд, — сказал я, — ты мой лучший друг и душевный целитель, поэтому перед тобой я, в отличие от других, как на ладони. Ты можешь меня о чем угодно расспрашивать, и, возможно, когда-нибудь я сам тебе все выложу. Но только не сейчас.
— Тебя сегодня здорово прессует, Ковбой. Ты уверен, что должен все в себе ворошить?
Я в ответ кивнул.
— Когда солдат возвращается с фронта, первым делом на него наседают специалисты-психологи и выведывают все точки излома. Там щупают, сям; выспрашивают, пробуют разговорить, чтобы отделить его от стресса боя, оградить от гула сражения.
— Ага, — сказал он, слегка нахмурясь. — Получается, мы все еще в бою?
— Типа того.
— То есть еще не ясно, кто кого?
— Пока нет.
— Тут что-то большее задействовано, чем ДВБ? Какие-то там русские и иже с ними?
— Иже с ними.
— Ах вон как. И пока не время разбирать полеты?
— Точно.
Он кивнул. Руди вообще лучший из попутчиков. Он знает, когда надо прекратить перетирать тему и как дать человеку свободно дышать даже в тесноте малолитражки. Остаток пути мы ехали молча. От главной автострады свернули на запад, а затем к северу; проехали, словно наугад, паутиной ничем не примечательных дорог, пока Руди не вывернул на какую-то окольную сельскую грунтовку, по которой мы в конце концов и выбрались к возвышенности с небольшим частным аэродромом. После череды поворотов машина выкатилась гуда, где метрах в тридцати стоял изящный «лир джет» — судя по всему, из новых.
Трап был уже спущен, а на его верхней ступеньке сидел пилот, прихлебывая кофе из бумажного стаканчика и почитывая при этом «Форбс». Когда мы припарковались, он свернул журнал в трубку и спустился к нам.
— Капитан Леджер? — Пилот протянул руку. — Марти Ханлер.
— Марти, извините, как? Ханлер? — улыбнувшись, удивленно спросил я. — Уж не писатель ли?
— Он самый.
Руди присвистнул. Шпионские детективы Ханлера неизменно возглавляли списки бестселлеров. Четыре романа были экранизированы; ДВД с тем из них, где играет Мэтт Дэймон, я держал у себя дома.