Восемь дней назад (пятница, 17 августа).
На двенадцатом кругу Нтабо остановился и зажег сигарету. Он выкуривал по одной через каждую дюжину оборотов вокруг объекта, награждая себя за четыре протопанных километра американским «Мальборо». Особенно ему нравились с ментолом.
Месяц был как изогнутый белый клык, вспоровший непроглядную черноту неба. Звезд виднелось раз, два — и обчелся: свет остальных терялся за фонарями ограждения. Впрочем, Нтабо это не волновало: что он, звезд не видел?
Он глубоко затянулся сигаретой, с наслаждением чувствуя, как дым, першистым комком пройдя через горло, холодком оседает в легких. Жена упрекает: дескать, курит он много. А у нее зато задница плоская. Никто не совершенен.
Ох и тяжелый же этот АКМ — подарок боссы, вот уже десять лет он его исправно таскает. Лягается, как корова, а ремень протер все плечо от лопатки до соска. Ни подкладка, ни алоэ не помогают уберечься от этой борозды. Неужто с такой отметиной и подыхать придется? Собственно, Нтабо больше тридцати себе на этом свете и не отмерял. Подручные боссы — младшие военачальники, как они себя величают — точно пристрелят его со скуки или из-за того, что поссал не под тем деревом, а то и просто потому, что он здесь шляется. Они такие. За шесть лет уже трое товарищей Нтабо полегли ни за что — потехи ради или за нарушение каких-то их самозваных правил. Уж хоть бы американцы вернулись.
Отец и двое дядьев Нтабо хоть погибли не просто так: в настоящей схватке, под Могадишо. Аллах награждает гибелью в бою. А вот смерть из-за чьей-то скуки?
Сигарета дотлела почти до фильтра. Нтабо вздохнул. Буквально под поверхностью черепа, где теплятся мысли, свербило: ну хоть бы что-нибудь — что угодно — произошло, дабы как-то скрасить эту тягучую, изнурительную скуку. Мысль обретала осязаемую плотность, уже без малого оформляясь в слова, когда Нтабо вдруг услышал… звук.
Часовой застыл, не донеся руки до зажатого меж губ окурка. Он действительно это услышал или его попросту морочит доносящийся шум джунглей? Такое ведь не раз бывало. Он попытался мысленно воспроизвести звук: что-то вроде негромкого хрюка, какой бывает, если кто-нибудь на что-то натыкается в темноте.
Выплюнув окурок, Нтабо рывком обернулся, одновременно вскинув автомат: руки сами собой легли куда положено. Он весь обратился в слух.
Нет, тихо. Охранник инстинктивно вслушался в привычные звуки густого леса и окружающей его пустыни. Звук донесся откуда-то с запада, ближе к рукаву джунглей, что отделяет объект от тамошнего городка. Нтабо подождал, не рискуя окликнуть, кто идет. За ложную тревогу полагается самое малое порка цепью. Двоих на той неделе уже отмолотили. Один помер, у другого вся спина стала сплошной язвой рваной плоти, лохмами свисающей с переломанных ребер, так что Нтабо стоял, направив автомат в черную стену непроницаемой тьмы, и ждал, ждал.
Десять секунд. Двадцать.
Черепахой проползла минута. Единственное, что улавливал слух, это жестяной звук марокканской радиостанции на объекте да приглушенный смех сидящих за покером младших военачальников в бараке, где у них лежбище.
А из леса ничего.
Нтабо облизнул губы и моргнул, пытаясь таким образом избавиться от щиплющего глаза пота.
Он подождал еще минуту-другую, после чего, постепенно расслабляя онемевшие мышцы, перевел дух. И тут — негромкий голос. Низкий, горловой. Сзади.
— Эй, там.
Слов Нтабо не разобрал. Он понимал четыре языка: сомалийский, суахили, арабский и английский; но этот голос говорил на африкаанс, [9] которого он никогда не слышал.
Но не в этом дело. Нтабо развернулся в прыжке, и, пока это длилось, произошли разом три вещи. Во-первых, он увидел говорившего — странный нескладный силуэт на слепящем фоне освещенного фонарями забора. Во-вторых, открыл рот, чтобы поднять тревогу, на что фигура (это в-третьих), выхлестнув вперед ручищу, перемкнула ему горло. И еще три вещи произошли во мгновение ока. Нтабо попытался крикнуть, но рука оказалась чересчур, просто безумно сильной, и из-под ее удушающей хватки не вырвалось ничего, кроме сипения. В ответ на попытку выстрелить неизвестный вырвал автомат так резко и мощно, что вместе с ним перчаткой отлетела кисть Нтабо с веером хрящей и сухожилий. Боль была адская, но даже выплеснуть воплем свою муку оказалось невозможно: пальцы, крепкие, словно прутья арматуры, круша, сдавили горло; слышно было, как хрустнули шейные позвонки. Огненным шаром рвался запертый в легких воздух. Сжав другую руку в кулак, Нтабо изо всех оставшихся сил колотил образину по плечам, по руке, по морде. Нападавший не шевельнулся. С таким же успехом можно было лупить статую; он лишь размозжил кисть о каменную скулу своего истязателя.
Непроницаемая тьма начала поглощать Нтабо, черными маками разрастаясь в глазах. Последнее, что он различил, прежде чем она сомкнулась окончательно, это волну прянувших из теней мощных фигур. Нескладные, разлапистые, они с нереальной легкостью, как бывает только во сне, подскакивали на несколько метров от земли, хватаясь за гофрированное железо забора в четырех метрах над спрессованным песком. Один за другим темные силуэты, переваливаясь через верхотуру, скрывались за стеной. Кровь шумела в ушах Нтабо, но он расслышал заполошную стрельбу и вопли людского страдания.
Затем с глухим хряском лопнули его шейные позвонки. Нтабо отчетливо расслышал звук собственной смерти, вслед за чем его не стало.
В полете.
Суббота, 28 августа, 10.47.
Остаток времени на Часах вымирания:
97 часов 13 минут (время местное).
Самолет был в моем распоряжении, и я блаженно развалился на подушках крутящегося кожаного кресла, вволю угощаясь из встроенного бара, который пережил за эти часы не одно вторжение. Черный кофе с бурбоном мешать не рекомендуется ни с тактической, ни с медицинской точки зрения, особенно учитывая все уже случившееся и то, что мне еще, вероятно, предстояло. Ну да и черт с ним. Кинжальная порция виски пошла превосходно, и, чтобы ей не было одиноко в желудке, я дослал еще одну и заел все это шестью пакетиками соленого арахиса. Скажите мне: почему встроенные бары обычно располагают приличной выпивкой, но никак не закуской? И почему вместо одного нормального пакета арахиса тебе всегда предлагают несколько, но мелких?
Когда самолет набрал высоту, Ханлер поставил борт на автопилот и вышел показать, как у него здесь работает скайп, после чего опять уединился в кабине, врубив там CD Боба Сигера. Видимо, не хотел вникать в конфиденциальную информацию, или же его договоренность с Черчом не включала проникновение в секреты ОВН.
Я поработал кнопками на пульте, и на экране возникла панорама лаборатории в Ангаре. Секунд десять картинка пустовала, затем там появился доктор Кто и, подойдя, сел в кресло. Из-под нестиранного, похоже, еще с зимы белого халата выглядывали джинсы и рэперская майка. Вместо имени на нагрудном кармане значилось: «Безумный ученый». Кто, американец китайского происхождения, был в ОВН замом по науке. До гения ему и вправду не хватало буквально нескольких нейронов, но козлом он при этом был преизрядным. Если б здание у них горело, а у меня был выбор, спасать из огня Кто или мои любимые носки, этот засранец давно бы изжарился. Он относился ко мне почти так же, поэтому у нас был паритет.