Я прикоснулась к одеялу, как будто оно было из золота.
— Да. Так что незачем его мариновать. Давай опробуем вдвоем, — улыбнулся Джаред.
Я понимала, что растроганное выражение моего лица умиляет, но ничего не могла с собой поделать. Первый подарок Джареда лежал у меня в шкафу, а я об этом даже не догадывалась.
— Ау!
Джаред вздрогнул:
— Не говори «ау».
Глупое выражение не сходило с моего лица.
— Но это так мило.
— Ты говоришь «ау», когда твои приятели дарят тебе какую-нибудь дрянь, — сказал Джаред с гримасой отвращения на лице.
Колесики в голове бешено завертелись, и я мысленно перебрала все, что мне когда-либо дарил Стеси, пытаясь вспомнить, не проявляла ли хоть раз чрезмерной и неискренней благодарности. Ничего не нашлось.
— У меня было всего два парня, и ни один из них не дарил мне дряни.
Джаред недоверчиво поморщился:
— Ты сказала «ау», когда Чак Найджел дал тебе ту задрипанную пленку.
Я разинула рот:
— Это было трогательно! Знаешь, сколько мест ему пришлось объехать? Где ты возьмешь сейчас пленку для кассетника? И он не был моим парнем, — возразила я, вздрогнув от пришедшей в голову мысли. — Не могу поверить, что ты это помнишь!
Глаза Джареда округлились.
— Я два месяца следил за этим дураком. Может, ты его и не замечала, зато я прекрасно видел.
Я сжала губы и радостно улыбнулась:
— Мне нравится это одеяло. Спасибо.
— Всегда пожалуйста. — Джаред расцвел и поцеловал меня.
Я думала, он просто чмокнет меня, но поцелуй оказался долгим. Свободной рукой Джаред прижал меня к себе; пальцы впились в спину. Промелькнула надежда, что он затолкнет меня обратно в комнату. Но Джаред резко отстранился и сказал, не раскрывая глаз:
— Лучше пойдем.
— Лежать со мной на одеяле при свидетелях не так опасно?
— Верно, — согласился он.
Мы вышли на главную лужайку, держась за руки. Пришлось лавировать в море студентов. Солнечных дней за учебный год выдавалось немного, и лужайка при университете, обычно пустынная, кипела жизнью.
Группки студентов сновали в заданных направлениях. Игра в тач-футбол была в полном разгаре. Под сенью деревьев лениво бренчала гитара, а самые прилежные склонились над книгами. Газон был усыпан одеялами веселых расцветок; разговоры и смех ткали поверху невидимый узор. Это был праздник без повода — тем более невинный и приятный.
Мы выбрали место у дерева ближе к центру лужайки. Мелькнули запястья Джареда — одеяло раскрутилось, медленно спланировало на землю и легло идеально ровно.
Я восхищенно покачала головой.
— Что? — спросил Джаред, осторожно улыбаясь.
Он сел на край одеяла и прислонился спиной к стволу цветущего тюльпанного дерева.
— Ничего, — сказала я, оставаясь на месте, а Джаред тем временем скрежетал зубами; его злила моя строптивость.
— Ты не собираешься отвечать мне. Конечно, я привык разбираться в твоих чувствах без словесных объяснений, но сейчас я могу спросить, а ты не отвечаешь — это меня доводит почти до бешенства.
Я улыбнулась:
— Тогда мы квиты.
Джаред вытаращил глаза, а я села на одеяло. Через мгновение он уже прижимал меня к себе и улыбался. Я легла, положив локти ему на бедра, и подставила лицо солнцу. Вспомнились слова Джареда о счастье быть с ним, и благодать, которая снизошла на меня, превратилась в чистый экстаз. Все органы чувств раскрылись: я ощущала тепло лившихся сверху солнечных лучей; тепло, исходившее снизу от Джареда, его чудесный запах, который витал вокруг нас; слышала смех в отдалении и впитывала общую живительную атмосферу.
Вскоре Джаред отреагировал:
— Здесь здорово, правда?
У меня был шанс компенсировать его чувство отверженности.
— Это прекрасный день, я лежу на солнышке с человеком, которого люблю. Это лучше, чем просто здорово. Это божественно. — Я улыбнулась и закрыла глаза от солнца.
Джаред издал глубокий, удовлетворенный вздох и переплел свои пальцы с моими.
В таком положении мы оставались довольно долго, прислушивались к смеху и переливам голосов, слов было не разобрать — во всяком случае, мне. Джаред слегка толкнул меня, резко выдернул руку, вскинул ее вверх и поймал мяч в нескольких дюймах от моего лица.
— Ух ты! Отлично словил! Сыграешь?
Ветер донес до нас мужской голос, обладатель которого стоял у нас в ногах, рядом с одеялом.
Я козырьком поднесла руку к глазам, чтобы защититься от солнца и рассмотреть, кто это там маячит. Человек был мне незнаком: высокий и стройный, с каштановыми волосами до плеч, одет в длинные шорты цвета хаки и кроссовки. Он протягивал руку за мячом, который поймал Джаред.
— Кажись, он очень занят, Зак.
Тут я узнала голос: это был Райан. Грудь его вздымалась, он запыхался. На голом теле виднелся шрам от удара ножом. У меня закололо в животе.
— Не могу сказать, что я его осуждаю, — заявил Зак, улыбаясь мне.
— Ты в меня целился? — спросила я Райана, готовая не удивляться любому ответу. Это была его идея — явиться на главную лужайку с одеялом, а я отшила поклонника с тем, чтобы прийти сюда с Джаредом.
— Нет! Как ты могла такое подумать! — насмешливо воскликнул Райан.
— Это сделал я, простите, — извинился перед Джаредом Зак. Он не мог отдышаться, наклонился вперед и уперся руками в бедра. — Вы отдадите нам мяч?
Джаред не подавал виду, что собирается возвращать мяч.
— Думаю, вам нужно извиняться перед ней, а не передо мной.
Райан изумленно посмотрел на меня, а потом на Джареда:
— Это нечаянно, Джаред. Отдай ему мяч.
Тот ждал.
— Вы правы, — сказал Зак. — Я прошу прощения. Мне следовало быть осторожнее.
— Все в порядке, — сказала я, чувствуя себя неуютно оттого, что Джаред заставил его извиняться.
Зак пристально смотрел на мяч в руках Джареда:
— Не хотите сыграть? Нам не хватает игрока.
— Не будет он играть. Он не хочет, чтобы Нина видела, как его будут сбивать с ног, — фыркнул Райан.
Джаред поднялся, его фигура возвышалась и надо мной, и над обоими парнями. Он посмотрел мимо Зака на другую команду. Среди противников были Джош и Такер, они дожидались развязки недоразумения на противоположной половине маленького поля. Джаред размахнулся и запустил мяч через лужайку, как снаряд. Тот пронесся сквозь ветви дерева и ударил прямо в грудь Джоша. Мяч Джош поймал, но все-таки раздался отчетливо слышный удар, и юноша согнулся пополам. Джош сразу распрямился, хотя все равно стоял, как горбун, и пытался не показать, что удар мяча едва не нокаутировал его.