Фейлег наклонил голову, а затем вскинул к небу, издав чудовищный вой. Пьяницы развернулись и побежали. Остальные остались на месте, но Вали видел, что они готовы удрать. Они так и переминались с ноги на ногу, делая то шаг вперед, то в сторону. Клинки снова оказались в ножнах, те, что до сих пор покоились в ножнах, вышли на свет, оружие передавали из рук в руки. Мужчины оглядывались назад, высматривая, не идет ли подмога. Но подмоги не было.
— Лодка! — Это прокричал Браги.
Вали развернулся и принялся толкать судно, пока человек-волк стоял, клокоча от ярости и рыча на крестьян.
Лодка скребла и скользила по камням, приближаясь к кромке воды. Еще один толчок, и она съехала в море, закачавшись на волнах. Вали с Браги оттолкнулись что было силы, запрыгнули в судно и схватились за весла.
Вали греб, напрягая все мышцы. Шагах в двадцати от берега он оглянулся на волкодлака, оставшегося на берегу. Тот бежал к морю. Увидев, что он удаляется, крестьяне расхрабрились и кинулись в погоню. Вали налегал на весла, потому что времени распускать парус не было, а оборотень уже барахтался в воде, борясь с волнами довольно-таки странным способом. Тут Вали понял, что человек-волк вообще не умеет плавать.
Одна лишь сила воли удерживала его на поверхности, но с каждым новым гребком он глотал порядочную порцию воды, почти не сдвигаясь с места. Крестьяне принялись кидать в них камнями. Вали пригнулся и обернулся к Браги. Надо было сказать Браги, чтобы греб быстрее, но вместо этого Вали сказал совершенно другое:
— Возьмем его.
Браги не колебался ни секунды, а лишь развернул лодку под градом камней. При повороте от его шлема со звоном отлетел голыш.
— Ага, все-таки полезная штуковина, — заметил он, постучав по шлему, но Вали его почти не слушал.
Они приблизились к человеку-волку, который барахтался всего в двадцати ярдах от берега. В лодку падали камни. Браги заряжал ими пращу, доставшуюся им от Эгирра, однако грести и одновременно отстреливаться было невозможно, поэтому старик решил, что лучше делать одно дело хорошо, чем два кое-как, и отложил пращу.
— Сейчас я вернусь на берег и засуну вам эти камни сами знаете куда! — проорал Браги.
Он прикрылся щитом и принялся осыпать насмешками оставшихся на берегу, отвлекая на себя их внимание, пока Вали действовал.
Молодой князь перегнулся через борт. Волкодлак дрыгал ногами без всякого толку и колотил руками по воде. Браги перешел на другой конец лодки, а Вали наклонился, чтобы ухватить Фейлега. Голос разума кричал ему, что он круглый дурак. Он понятия не имел, чего ради спасает этого опасного дикаря. Он знал только, что, побывав в трясине, не может спокойно смотреть, как кто-то тонет. Но, может быть, им движет какое-то более глубокое чувство? Он запомнил ту руну и плавающее под ним тело, которое видел в волшебном тоннеле, — тело, в котором сливались он сам, человек-волк и Адисла. Вали ухватил брыкающегося волкодлака.
И получил пару ударов в плечо и спину, потому что Фейлег размахивал руками не глядя, однако Вали сумел удержать человека-волка. Когда он потянул на себя тяжелого волкодлака, ему показалось, что вся усталость, скопившаяся за последние дни, обрушилась на него — битва, обряд на болоте, яма, стычка на берегу, — но в следующий миг он поглядел Фейлегу в лицо. Он смотрел на самого себя.
Камнепад вдруг прекратился, что показалось Вали странным. Он втянул Фейлега в лодку и взялся за весло. Пока они с Браги отгребали на безопасное расстояние, чтобы распустить парус, он оглянулся назад. Рыбак Брунн стоял перед теми, кто швырялся камнями, умоляя их этого не делать.
— Он боится, что они испортят лодку! — догадался Браги. — Вы, скоты, только киньте еще разок, я порублю лодку в щепы и вернусь к вам вплавь!
Вали было совестно. Он понимал, что Брунн никак не сможет потребовать денег у его отца, если начнется война, и все его обещания ничего не стоили. Он сделал бедняка еще беднее. Однако с голоду Брунн не умрет, его, как обычно бывает в таких случаях, поддержит все селение.
В сотне шагов от берега они вставили мачту в отверстие, которое мореходы называли «старухой», и ветер с суши надул парус. Когда лодка рванулась вперед, Вали снова оглянулся.
— Мы уже никогда не увидим это место, — произнес он.
Браги больше волновали бытовые вопросы.
— Здесь нет ящика для доспехов, — сказал он, стаскивая с себя кольчугу. — Будет сложно сохранить все это железо сухим.
И он был прав. Скамьи для гребцов всего лишь дополнительно усиливали конструкцию судна. Они делали его крепче, но места для вещей не оставалось.
Человек-волк, кашляя, лежал на дне лодки, вид у него был неважный.
— Не моряк, — подытожил Браги, кивнув на их спутника.
— Ничего страшного, — отозвался Вали, глядя, как удаляется берег, — зато пока мы в море, он нас не прикончит.
Он посмотрел на человека-волка, который сейчас выглядел точно так же, как в его видении на болоте. Вали знал, что отныне и до конца их судьбы тесно сплетены.
Адисла дрожала, сидя на дощатом настиле. Ей хватило храбрости сделать для матери то, что требовалось сделать, но решимость покинула ее, когда дошло до собственного спасения.
Она пыталась вытащить мать из постели, но ничего не получилось. Диза была слишком тяжелая, и двигаться ей было больно. А потом они услышали, что даны приближаются. Мать умоляла Адислу сделать это, но не успела она собраться с силами, как дан уже появился, ухмыляясь, на их пороге. Он не пытался ее остановить, пока она перерезала матери горло. Когда все было кончено, Адисла развернулась к нему с ножом в руке. Перед ней стоял ярл, суровый человек с жестким худощавым лицом. На нем были кольчуга и шлем, при нем — щит и длинный нож.
— В лодка, быстро, — проговорил он на плохом норвежском. — Лодка сразу, быстро. Время мало на тебя. Нож убрать, руку ломать. Выбирай.
Адисла слышала слова, некоторые понимала, но никак не могла уловить смысла его фраз. Она так и стояла, рыдая, залитая кровью матери, с трудом удерживая нож в руке. Дан забрал у нее оружие и повел на улицу.
Адисла часто представляла себе, каково это — отправиться на драккаре на какой-нибудь большой рынок, повидать южные земли. И вот теперь она ехала в те края, о которых мечтала, но причиной тому послужили самые ужасные обстоятельства. Она боялась того, что может случиться с ней на корабле, однако, оглушенная чудовищностью совершенного недавно преступления, сначала боялась не сильно. Даны, разумеется, говорили ей всякое, обещали, что за неделю морского пути она разучится сдвигать ноги. Некоторые даже подходили и пытались вести с ней пьяные разговоры, нечто среднее между оскорблениями и странными ухаживаниями.
Но был на борту один человек, который пугал ее сильнее грубых воинов. Он был чужаком и для них, как она поняла, носил одежду из синей шерсти, отделанную красной тесьмой. На голове у него была четырехугольная шапка, на плечах — толстый плащ, защищающий от сырости, а за спиной болтался мешок из моржовой кожи, круглый, словно внутри лежал большой диск. Этот человек подошел к Адисле, как только она оказалась на борту, внимательно рассмотрел ее блестящими голубыми глазками, словно она лошадь, которую он хочет купить, а затем уселся рядом. Адисла смотрела, как над ее родным селением разгорается пламя, и рыдала.