Альбом не вызвал резонанса, но вызвал отклик у слушателей. На второпях созданном сайте группы «Сайонара» стали появляться посетители. Они оставляли отзывы в гостевой книге, положительные в основном. Спрашивали, когда можно послушать Готье вживую. С сайта стали скачивать материалы, фото с концертов и музыку. Короткие заметки — их писала Ингрид сама, но писать заметки не было ее сильной стороной, и их почти не читали. Больше всего вопросов было о самом Готье и, конечно же, об Элизе. Нельзя сказать, что такой стойкий интерес к блеклой малолетке радовал Ингрид. Зная Элизу лично, она не воспринимала ее ни на секунду как что-то интересное.
Элиза была тихим и бесплатным (хвала небесам!) приложением к синтезатору, куклой в руках Ингрид. Вряд ли у нее даже было свое мнение хоть по какому-то вопросу. Скорее всего, Элиза все-таки была в чем-то неполноценна. Природа ее молчания так и не открылась Ингрид, осталась для нее не более чем ущербностью. Но ущербностью, полезной для дела.
Если бы было возможно, Ингрид с куда большим удовольствием пропихивала бы себя. Она и пыталась, но безуспешно, привлечь внимание и к себе. По какой причине красивая, умеющая держаться на сцене, говорливая и имеющая прекрасную улыбку Ингрид оставляла всех равнодушными, она не понимала. Возможно, проблема была в выбранном Готье жанре. Красота, тесно связанная с салонами красоты, вакуумным массажем и немецкой ламинирующей краской для волос, тут никого не интересовала. Не та целевая аудитория.
Всех интересовала Элиза. Всех интересовал Готье. Некоторые песни были выложены на сайт, те, что не вошли в альбом. Их скачивали, и это говорило о многом. Ингрид понимала, что теперь уже и речь не идет о том, чтобы что-то и как-то менять. Она была здравомыслящей, хваткой в деловом смысле. Она понимала, у них в руках есть пусть и полудохлая, чахоточная, но синица. Ее можно выходить, и она полетит. Журавля в небе она уже даже не искала, имела дело с тем, что есть.
Концепцией продвижения было решено упирать на таинственность и необычность главных персонажей и сохранение максимальной тайны личностей как Готье, так и Элизы. Настоящие имена? Их у них нет. Возраст? Двести лет и три года. О чем песня «Воля»? Кого имел Готье в виду, когда писал слова «светлые звуки не держатся близко к земле». Это о космосе? О Боге? Возможно, не факт. Их можно увидеть? Нет, только на концертах.
Ингрид и, кстати, Леший отвечали на все вопросы разными байками и инсинуациями, стремясь породить слухи. Слухи — это хорошо, они распространяются как вирус, они мощнее дорогостоящей рекламы. Они возбуждают интерес людей, он приводит их в клубы и на концерты.
Концертов стало больше. Все лето группа уверенно выступала в клубах. Несколько клубов даже предложили отыграть собственную программу, что было хорошим знаком. Перемешивать музыку Готье с какими-то иными альтернативными проектами было невозможно, хоть и приходилось. Готье и панки? Готье и рокеры? Готье и хоть что угодно?! С этими сочетаниями надо было завязывать и как можно скорее.
— Гастроли — это вообще вопрос. Я не видела еще пока ни контракта, ни программы. Когда мы все успеем подготовить? Готье думает, это так просто — гастроли! — возмутилась Ингрид.
Идея погрузиться на два месяца в атмосферу кочевой жизни ее не прельщала. Она прекрасно знала, что это будет. Старые, трясущиеся и громыхающие автобусы, вонючие купейные номера, несвежее постельное белье. Чёс — это та часть жизни музыканта, которой она готова была поделиться с кем угодно.
— Но они подтвердили наше участие? — спросил Володя.
Ингрид вздохнула:
— Подтвердили.
— А аванс?
— Да что мне их аванс! Кому он поможет? Только если Лешему: он сразу его прогуляет — и будет ему счастье.
Ингрид не хотела ехать в этот тур. Она не совсем понимала, откуда взялись эти люди с этими концертами и почему они вышли на переговоры с самим Готье, а не с ней, и как они на него вышли, вообще-то непонятно.
Естественно, ничего он ей не сказал. Традиционно он легонько взял ее лицо в ладони, посмотрел ей в глаза и сказал, чтобы она не забивала себе голову такими бессмысленными вопросами и берегла нервы. Нервы, все боялись за ее нервы, а она боялась за свое сердце.
Впрочем, сейчас она почувствовала некоторое облегчение. После выхода альбома в свет Готье снова стал во многом прежним. Он разговаривал с ней, прикасался к ее волосам и улыбался. Он мог подойти к ней незаметно и обхватить своими длинными руками, прижать к себе и уткнуться лицом в ее волосы. И Ингрид чувствовала, что она по-прежнему ему не безразлична, а это уже немало.
* * *
Они встречались почти каждый день. Они не особенно скрывались, не продумывали следующую дату и время встречи, не старались выглядеть так, чтобы не вызывать подозрений. Наоборот, если приглядеться, с легкостью можно было увидеть озорной огонек в глазах обоих, их короткие, полные смысла взгляды, которыми они обменивались. Их улыбающиеся лица могли бы навести на определенные мысли, если приглядеться и призадуматься. Но кто будет это делать? Разве что Володя заметил, что Соня изменилась, но он связал это скорее с ее проблемами в Гнесинке. Он знал, что Соня взяла академку, но не знал, насколько ей на самом деле безразлична эта учеба. И, измеряя вещи по себе, он предполагал, что ей трудно сейчас, что она мечется между делами группы и собственным будущим. Он знал это, потому что сам метался, натыкаясь на острые края той же самой дилеммы. Как вставать на лекции после ночных выступлений? Как выступать после целого дня занятий? Как уехать в тур в сентябре?
Решение об академке было логичным и удобным, но оно не могло быть легким. По крайней мере, для него. И Володя старался как мог поддерживать Соню. Он делал ей чай и приносил из дома бутерброды. Что еще он мог сделать? Как поддержать? Она становилась все взрослее и краше, а ее глаза таинственно блестели, и хотелось узнать, о чем она думает. Хотелось много того, о чем Володя не смел и думать.
Отношения между Готье и Ингрид даже улучшились в последнее время. То, что Готье, так или иначе, оказывается в квартире Сони, странным образом поменяло его отношение к Ингрид. Она стала ему дороже в каком-то смысле. Это странное чувство — ты понимаешь, что ты в ответе за тех, кого приручил, но только тогда, когда ты уже их предал.
Готье стал Сониным любовником, и это было хорошо. Прикоснувшись друг к другу раз, они снова и снова возвращались на то же место, откуда начали. Им оказались не нужны никакие слова, никакие объяснения. Ничему не было дано никакого названия. Он приходил к ней домой, на Тверскую, набирал код, быстро взлетал по лестнице, преодолевая двадцать пролетов за пару минут, звонил в дверь и слышал, как тихий звон разносится эхом по пустой квартире. Иногда Соня открывала сразу, и тогда несколько минут они стояли молча, просто глядя друг на друга, а потом он протягивал к ней руку.
Она протягивала ему свою ладонь. Они сжимали длинные пальцы друг друга и закрывали за собой дверь. Иногда Сони не оказывалось дома, и тогда Готье садился на подоконник на ее лестничной клетке, смотрел на Москву, на Новый Арбат и думал о чем-то своем. Однажды он просидел так больше пяти часов, а когда Соня вернулась — она была у бабушки — он безмятежно спал, прислонив голову к деревянной раме окна. Они были нужны друг другу без слов. Это было гораздо сильнее, чем слова, тем более что оба они в слова-то особенно и не верили.