— Здесь редко увидишь мотоциклистов, — заметил Голдинг в сторону от микрофона. — Тем более чтобы вели себя как эти.
— Ничего, приятно погонять нашу птичку, все лучше, чем на земле сидеть.
Голдинг разделял спокойствие пилота.
— Да кому нужна отличная техника, если ее не используют?
Оба засмеялись, глядя в бортовые мониторы, как армейские патрули гоняются за мотоциклистами, отрабатывая свое жалованье.
— Может, проверка? — предположил Голдинг. — Ребята из седьмого или девятнадцатого пехотного в роли нарушителей?
— А может, и вообще чужие, — заметил Милнер. — Здесь иногда гоняют особистов или морскую пехоту перед отправкой на Средний Восток.
Один из мотоциклистов круто свернул перед носом у «Лендровера» и погнал совершенно в другую сторону.
— Собьют наших, — кивнул на монитор Милнер. — Ты смотри, что делают! Как быстро и ловко рассыпались. Патруль их не поймает.
— Кому-то сегодня будет фитиль. — Голдинг щелкнул кнопкой рации.
— Наблюдаем одного из нарушителей — уходит к югу под прикрытие леса под Хейтсбери. Сменить позицию или оставаться на месте, наблюдая за остальными?
— Оставайтесь на месте, «Апач-один».
Через пять минут все закончилось. Мотоциклисты переиграли наемный патруль и скрылись. Захватить удалось только четверых пеших нарушителей. «Апач-один» заложил петлю и пошел на базу.
«Стоунхендж закрыт».
Сколько могли судить Меган с Джимми, такие знаки перекрывали все подъезды к достопримечательности. Закрыты были и все общественные стоянки, и все второстепенные дороги.
Двое полицейских прошли по заросшей короткой травой обочине А-344, мимо уродливого огороженного асфальтового пятачка, на котором обычно теснились машины посетителей. Перешли дорогу и заглянули за изгородь, отделяющую самую сохранившуюся часть хенджа.
— Что происходит, Джимми? — Меган уставилась на толпу охранников, рассыпавшихся по всей территории.
— Понятия не имею.
Они постояли, наблюдая. Команды охраны занавешивали сетку изгороди черными пластиковыми полотнищами, закрывая вид с проезжих дорог. Меган поспешила к ближайшим рабочим.
— Эй, вы что это делаете?
— Занимаемся своим делом, — ответил старший, небритый мужчина в черной футболке и брезентовых штанах.
Меган прижала к сетке свое служебное удостоверение.
— Я офицер полиции. И считаю, что это мое дело.
Мужчина поднялся с колен и направился к ней, держа в руке нож «Стенли».
— Работайте! — крикнул он остальным и прижал к сетке прямо напротив ее удостоверения натянутую улыбку.
— Приватный заказ. На ночь памятник откуплен какими-то ВИП-персонами. И скажите мне, какое вам до этого дело?
Меган сделала вид, что не замечает его агрессивного тона. Возможно, парень — бывший коп, скатившийся до службы охранника, и хочет произвести впечатление на бывших коллег.
— А это еще зачем? — Она махнула на черные полотнища, уже полностью окружившие участок.
Он глянул на нее, как на полоумную.
— Приватный заказ. Приватная территория. Приватная вечеринка. Что тут непонятного? Если люди платят за свои удовольствия большие деньги, они не хотят, чтобы на них всю ночь пялились любопытные. Понимаете, да? А если хотите узнать еще что-то, звоните моему начальству. Может, оно вам скажет, от кого поступил заказ, а может, и нет. А мне, извините, работать надо.
Он отвернулся и отошел.
«Ублюдок», — подумала Меган.
— У меня есть номер охранного бюро, — сказал Джимми. — Можно позвонить им из машины.
Меган, отходя, шлепнула рукой по сетке.
— Похоже, твой агент не ошибся. Готовится что-то крупное. И очень, очень приватное.
Дверь камеры со скрипом открылась, от сквозняка замигали факелы на стенах.
— Феникс. — Муска поманил его отойти от жертвы.
Гидеон оставил Кейтлин, лежавшую на боку на топчане и не отрывавшую взгляда от закутанной в плащ с капюшоном фигуры в дверном проеме.
На руках у Муски были белые хлопковые перчатки, в руках он держал еще пару.
— Наденьте.
— Зачем?
Мясник взглядом дал понять, как глуп этот вопрос.
— Отпечатки пальцев. Нам не нужны отпечатки на том, что я вам сейчас дам. — Он склонился ближе. — За ней придем через час. Скажите ей. Это ее последний час, чтобы приготовиться к смерти.
Гидеон видел, что для Муски это не просто ритуал. Мясник был садистом. Наслаждался чужими страданиями.
Шагнув в коридор, Муска взял у другого Смотрителя чистый лист формата А4 и дешевую ручку.
— Отдайте ей. Она может написать прощальное письмо кому хочет. Заверьте, что оно будет доставлено.
— Будет?
— Если она не сделает глупостей — например не попытается описать нас или это место, — доставим.
— Понятно. Что-то еще?
— У нее ровно шестьдесят минут. Ни минутой больше. Смотрите, чтобы она была готова.
Дверь лязгнула, закрываясь.
Кейтлин уже села и с тревогой смотрела на подходящего к ней Гидеона. Тот подал ей бумагу и ручку.
— Они передали тебе это, можешь написать письмо.
— Родителям?
Он видел, что она не поняла.
— Это не ради выкупа. Я же говорил, никому не нужен выкуп. Эти люди не собираются тебя отпускать. — Он сел рядом с ней, продолжая объяснять: — Это конец. Они готовы начать ритуал. У тебя не больше часа до начала.
Кейтлин написала два письма. Одно матери, другое отцу. Хотела бы обойтись одним, но нельзя. Пришлось писать два. Развод родителей испортил ей не только жизнь, но и смерть.
Слова давались с трудом. Поначалу вовсе не давались. Она не привыкла писать от руки. И уж тем более никто не учил ее писать такие письма. Это наука для стариков или для смертельно больных.
В конце концов она просто записала то, о чем думала.
«Спасибо, что принесла меня в этот мир, дала мне свою красоту и любовь к радостям жизни. Мама, мне жаль, что мы поссорились из-за папы и Франсуа. Люби кого хочешь. Люби их обоих, если они тебе позволят! Жаль, что нам нельзя поцеловаться и помириться.
Будь счастлива, мама.
Люблю, Кейтлин».
Письмо к отцу получилось совсем другим.
«Извини, папа. Надо было мне тебя слушаться. Пожалуйста, не вини Эрика. Я его перехитрила, вот и все. Я люблю тебя, папа, и буду по тебе скучать. Если есть Небеса, я буду ждать тебя с кофе и пирогом — с густым капучино, какой мы с тобой пили в Италии, и с миссисипским пирогом, которым мы с тобой перемазались в „Хард-рок-кафе“ в Лондоне. Большой поцелуй от твоей малышки. Я всегда буду любить тебя, папа».