Что касается моего дорогого, потерянного для меня Персея, смерть любимой матери и утрата права собственности в связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами стали для него тяжелейшим ударом. Он на несколько месяцев затворился в своем лондонском доме, никого не принимал и общался с внешним миром только через своего поверенного. В конце концов он уехал в Италию, где, похоже, намерен остаться навсегда.

Мистер Рандольф во исполнение своего обязательства вернулся из Уэльса, один, чтобы присутствовать на дознании. Этим своим поступком он вызвал всеобщее восхищение — ведь бедняге пришлось сидеть в судебном заседании, выслушивая позорный перечень преступлений своей матери и чувствуя на себе любопытные взгляды окружающих, теперь осведомленных о его браке с Джейн Пейджет, бывшей домоправительницей леди Тансор.

Мистер Рандольф не предпринял никаких попыток оспорить мое притязание на наследство, хотя мог бы. Однажды он сказал мне, что не имеет ни малейшего желания стать владельцем Эвенвуда и у меня нет оснований сомневаться в его словах; но мне хочется думать, что он воздержался от судебного спора по другой причине и что он все-таки питал ко мне теплое чувство, которое его жена не одобрила бы.

Нет нужды говорить, что мне повезло. Я знаю это и ежедневно благодарю Бога за свое нынешнее завидное положение в обществе; но я не особо довольна жизнью. Я часто впадаю в глубокую меланхолию, и почти каждую ночь меня мучают дурные сны и тяжелые воспоминания, ибо я все еще живу жизнью, созданной для меня отцом. Моим отцом, которого я когда-то считала умершим, но который и сейчас жив-живехонек — во всяком случае, я так полагаю. Моим отцом — убийцей Феба Даунта. Моим отцом, укравшим и присвоившим мою жизнь. Моим отцом — призраком во мне, моим властным и неумолимым повелителем.

Почти все вечера я провожу на приоконном диванчике, где когда-то часами сидела с Эмили, читая вслух стихи ее покойного возлюбленного, болтая с ней о разных пустяках или задумчиво глядя на сады и далекие леса за окном.

Иногда я сижу, прислонившись к старинной раме, поглощенная чтением нового романа; а порой снова размышляю (как, наверное, буду размышлять всегда) о событиях, приведших меня к моей нынешней жизни.

Я постоянно вглядываюсь в Зеркало Времени — волшебное зеркало, где зыбкие тени минувшего безмолвно проплывают перед очами памяти. Что же касается настоящего, дни приходят и уходят мирной — и да, зачастую скучной — чередой.

Но я не жалуюсь. У меня появились новые друзья, я заделалась превосходной садовницей и произвела много полезных усовершенствований в доме. Я учу итальянский и испанский; еще по примеру мистера Триппа я завела терьера — очаровательное, страшно проказливое существо по кличке Баузер, постоянно крадущее мои туфли и прогрызающее дырки в платьях. У него есть друг из семейства кошачьих, не позволяющий шалуну слишком уж забываться, — рыжий, с породистой наружностью и воинственным нравом, названный Тигром в честь кота, с которым я свела мимолетное знакомство в доме мистера Лазаря на Биллитер-стрит.

Старую гостиную Эмили я обставила книжными стеллажами, и они уже ломятся от томов прозы и поэзии на английском и французском, ежемесячно присылаемых мне. Почти каждую неделю я перечитываю дневник своей матери, перешедший в мое владение после кончины мадам. Сейчас я пуще прежнего сокрушаюсь, что Смерть лишила меня драгоценной материнской любви, заменить которую ничто не может, по моему нынешнему мнению.

Самую большую отраду я нахожу в этом огромном доме, в этом чудесном дворце изобилия. Красота Эвенвуда восхищает меня еще сильнее, чем раньше, и когда мне приходится уезжать отсюда, пусть даже в любимый Париж, мне постоянно снятся увенчанные куполами башни и окруженный аркадой дворик с фонтаном и голубятней, тихий дворик, где я сидела и мечтала в какой-то другой, бесконечно далекой жизни — и тогда я всем сердцем рвусь обратно. Днем и ночью я хожу по залам и коридорам Эвенвуда, дивясь, восторгаясь, ликуя, ибо все здесь теперь принадлежит мне.

Эвенвуд никогда мне не надоест. Даже когда превращусь в выжившую из ума немощную старуху со слезящимися глазами, я по-прежнему буду бродить по этим залам, все так же восхищаясь сказочным великолепием окружения. Наверное, и мой призрак будет делать то же самое, добровольно отказавшись от небесного блаженства, обещанного религией, дабы до скончания времен поселиться в земном раю Эвенвуда.

Порой — вопреки здравому смыслу и противно собственной воле — я тоскую по ней, моей бывшей госпоже. Она является мне в мыслях, в любое время и в любом месте, особенно когда я прогуливаюсь по Библиотечной террасе или сижу здесь, на приоконном диванчике напротив чулана, откуда я подслушивала разговоры Эмили с мистером Вайсом. Я не сожалею, что Великое Предприятие завершилось столь прискорбным и неожиданным образом — этого требовала Справедливость; но я глубоко сожалею, что именно на мою долю выпало осуществить возмездие.

Еще я изредка скучаю по увлекательным дням приключений и тайных интриг. Конечно, мне не хочется, чтобы они вернулись, ибо от них у меня осталось горькое наследие; но признаюсь, сердце мое бьется учащенно при воспоминании о временах, когда я была Эсперанцей Горст, горничной, а потом компаньонкой двадцать шестой баронессы Тансор.

Итак, я прощаюсь с вами, мои терпеливые читатели. Время, на свой непостижимый лад, и Судьба, своими неисповедимыми путями, сделали свое дело. Великое Предприятие завершено, и теперь я наконец могу убрать подальше Секретный дневник, чтобы уже никогда — надеюсь, никогда! — не раскрывать его.

Э. А. Д.

Эвенвуд, 1879 г.

38
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Эвенвуд, декабрь 1887 г.

I
Сбывшаяся надежда

Минуло пять лет со дня, когда я написала слова, которыми, как мне тогда думалось, я завершила историю своей тайной жизни, своего сладостно-горького путешествия из дома детства на авеню д’Уриш в земной рай Эвенвуда. Но сейчас я нижайше прошу у моих читателей позволения вновь взяться за перо, дабы рассказать о нескольких дальнейших событиях, на мой взгляд представляющих интерес для всех, у кого хватило терпения сопровождать меня в моем путешествии. Окажутся ли они концом данной истории или же станут началом следующей, мне неведомо. Я берусь лишь изложить их вам, по возможности коротко.

Одним солнечным утром в июне 1880 года, когда я сидела у озера, глядя на Храм Ветров и по обыкновению думая о прошлом, один из лакеев прибежал ко мне с ужасным известием, что Рандольф погиб при восхождении на гору Криб-Гоч, которое совершал вместе со своим шурином и давним другом, Рисом Пейджетом.