Он представил нас многим известным жителям острова, в том числе мистеру Джону Лазарю, одному из главных торговых агентов в Фуншале, и его товарищу, мистеру Эдвину Горсту, поразительной наружности господину, который выглядит лет на тридцать пять — тридцать шесть, но производит впечатление человека вдвое старше, много видавшего на своем веку. Он гостит у мистера Лазаря на вилле, купленной последним несколько лет назад.
Сам мистер Лазарь — открытый, искренний человек с добрыми голубыми глазами, дочерна загорелый. Такого нельзя не полюбить — по крайней мере, я не представляю, как он может не нравиться. Моя сестра, разумеется, сочла его страшно скучным, но ведь Сюзанна еще очень молода и держится юношеского убеждения, что от людей уравновешенных, здравомыслящих и надежных на свете один вред.
Там был мистер Шиллито. В глазах Фергюса он превратился в полубога, ибо самозабвенно утоляет все свои прихоти и желания, как Фергюс утоляет свои, пока еще более скромные. Порой мне просто невыносимо думать, что ради папеньки я должна стать женой своего недалекого, эгоистичного кузена. Но именно такую цену — вместе с передачей моих наследственных прав по бабушкиному завещанию — назначил дядя Джеймс за материальную поддержку, позволяющую нам вести привычный удобный образ жизни, а равно за согласие оставить папеньку на прежней должности в фирме. И ради своих любимых родителей я должна навсегда забыть о собственных чувствах. Мы с Фергюсом оба несчастные, беспомощные пленники, лишенные возможности жить своим умом, но вынужденные подчиняться воле старших.
Возвращаясь домой после приема, мы обогнали мистера Горста, подымавшегося по склону холма неподалеку от виллы Мерчисона. Когда наш паланкин проносили мимо, он остановился, и я, повинуясь внезапному порыву, выглянула наружу и пожелала ему доброй ночи. Сюзанна тотчас принялась безжалостно дразнить меня, снова и снова спрашивая в обычной своей ехидной манере, что бы сказал кузен Фергюс. Наконец мне пришлось ответить, что меня не особенно волнует, что бы сказал или подумал кузен Фергюсон о простом проявлении любезности. Тогда Сюзанна издала один из своих презрительных смешков, которые раньше приводили папеньку в ярость, но на которые теперь он не обращает внимания, будучи постоянно поглощен невеселыми мыслями.
И все же, вероятно, Сюзанна сразу увидела в моем поступке нечто, тогда еще неочевидное для меня: ведь действительно, в мистере Горсте есть что-то такое, что интригует и завораживает меня; что-то такое, что заставило бы ревновать любого жениха, помимо Фергюса Блантайра (признать это я могу лишь в своем дневнике).
Мистер Горст весь вечер выказывал мне внимание, но в такой спокойной, естественной манере, что я тотчас же почувствовала себя с ним легко и свободно. Он высокого роста, гораздо выше Фергюса, и во взгляде его больших темных глаз читается застарелая боль, но нет ни тени негодования или жалости к себе. Глаза у него красивые, чарующие, и я противно своей воле постоянно думаю о них. Дурно ли это с моей стороны? Наверное — да. И наверное, мое «доброй ночи» в конце концов и вправду значило нечто большее, нежели простая любезность.
Однако я едва ли еще когда-нибудь встречусь с мистером Горстом. Мистер Лазарь, у которого он гостит, вскоре отбывает в Англию и вернется только через месяц или два. В его отсутствие мистер Горст будет жить у него на вилле, но поскольку он мало с кем знаком здесь и (как сказал мне мистер Лазарь) по натуре и привычкам человек замкнутый, скорее всего, он будет безвылазно сидеть в Quinta da Pinheiro, избегая всякого общества. Надеюсь, впрочем, что я ошибаюсь в таком своем предположении.
С этой греховной мыслью я откладываю перо и ложусь спать.
Quinta dos Alecrins
Фуншал
19 сентября 1856 г.
Мы только что вернулись из поездки в Маунт, и я спешу записать свои впечатления, покуда они еще свежи.
Мы выехали при ярком солнце и чистом небе, но ко времени, когда мы достигли пункта назначения, на землю спустился густой туман. Вскоре хлынул ливень, и нам пришлось укрыться в портике церкви Богоматери, к которой мы со всей поспешностью поднялись по крутой базальтовой лестнице (слава богу, не на коленях, как кающиеся католики). {12}
Несколько времени мы стояли, вглядываясь в серую пелену дождя, сокрывшую от нас город далеко внизу. Папенька сидел один в церкви, а дядя Джеймс раздраженно расхаживал взад-вперед по портику.
Там же нашли укрытие еще с полдюжины человек, они стояли группой в дальнем конце портика. Когда дождь пошел на убыль, двое или трое из них переместились ближе к колоннам, открыв взорам высокую фигуру, сидящую на каменной скамье у стены. Я мгновенно узнала мистера Горста — в накидке с капюшоном, в соломенной шляпе и с длинной тростью в левой руке. Признаюсь, при виде его сердце мое так и подпрыгнуло, хотя я тотчас овладела собой и, повернувшись к маменьке, спокойно заметила, что, похоже, скоро мы сможем двинуться обратно в город. Потом я все-таки не сдержалась и обернулась посмотреть, увидел ли меня мистер Горст. Однако он, казалось, был глубоко погружен в свои мысли и не замечал ни моего присутствия, ни еще чьего-либо.
Через несколько минут дождь почти перестал, даром что небо все еще заволакивали темные тучи. Дядя Джеймс резко хлопнул в ладони, послал Сюзанну за папенькой и решительно заявил, что нам следует воспользоваться случаем и вернуться в Фуншал, покуда снова не полило. Когда мы пошли прочь, переступая через лужи, образовавшиеся на мощеной площадке перед портиком, я оглянулась. Мистер Горст уже встал со скамьи и собирался спуститься по ступенькам за нами следом, но он, похоже, по-прежнему не узнавал нас.
Мне совестно признаться в своем бесстыдстве, но я нарочно отстала от остальных и уже через минуту услышала позади постукиванье трости мистера Горста.
Когда он поравнялся со мной, я продолжала глупейшим образом притворяться, будто не замечаю его; но когда он начал обгонять меня, я неуверенно произнесла приветствие, как если бы не вполне его признала. Услышав меня, мистер Горст остановился и повернулся ко мне.
Он поприветствовал меня с видимым удовольствием, улыбаясь сердечной, обаятельной улыбкой, и легко дотронулся до шляпы. Дядя Джеймс и прочие остановились поодаль от подножья лестницы и обернулись. Я сказала мистеру Горсту какие-то дурацкие, ничего не значащие слова, которые сейчас даже и вспомнить не могу, и собралась спускаться по ступенькам дальше. Сюзанна, я видела, безудержно хихикала, а маменька, переводившая глаза с меня на Сюзанну, имела довольно раздраженный вид.
Дядя Джеймс, подозрительно поглядывая на ползущие по небу тучи, крикнул, чтобы я поторопилась, иначе мы все промокнем до нитки — наша воловья повозка ждала на дороге чуть дальше (Сюзанна хотела совершить головокружительный спуск в Фуншал на деревянных санях, но дядя Джеймс категорически воспротивился). Я поспешно попрощалась с мистером Горстом, но еще не успела сделать и шага, как он остановил меня и спросил, намечаем ли мы еще какие-нибудь поездки по окрестностям. Я ответила, что завтра мы едем в Камачу.