Путники изнывали в крепости, сил едва хватало, чтобы выйти наружу помочиться. По очереди жались на матрацах — не очень-то приятно лежать на собственных костях.
Вот, значит, каково голодать, думала Али. Голод — ожидание окончательного изнеможения. Али всегда гордилась умением преодолеть себя. Однако легко отказаться от мирских соблазнов, когда знаешь, что можешь к ним вернуться. А с настоящим голодом совсем не так. Уход — это тяжкое однообразие.
Пока их силы не иссякли окончательно, Али и Айк провели еще две ночи в освещенной комнате. Тридцатого ноября они спустились к остальным. У Али кружилась голова, и она больше не смогла подняться по лестнице.
Голод сделал людей очень старыми — и совсем молодыми. Твиггс выглядел особенно постаревшим, лицо ввалилось, челюсть отвисла. И в то же время они напоминали детей — спали каждый день все больше и больше, свернувшись калачиком. Кроме Айка, который, как лошадь, боялся ложиться, они спали уже по двадцать часов.
Али пыталась заставить себя работать, соблюдать гигиену, молиться, рисовать карты. Пыталась навести хоть какой-то порядок в этом хаосе Господнем.
Второго декабря утром от озера донеслась какая-то возня.
Те, кто еще мог сидеть, попытались выпрямиться: сбылись их худшие страхи. За ними пришли хейдлы.
Казалось, на берегу собралась стая волков.
Кто-то обрывочно шептал. Трой заковылял на поиски Айка, но его не слушались ноги. Он опять уселся.
— Не могли подождать, — тихо простонал Твиггс. — Так хотелось умереть во сне.
— Заткнись! — прошипел Руис. — И выключи фонарь. Может, они и не знают, что мы здесь. — Он поднялся на ноги и в призрачном свечении камня, пошатываясь, побрел к бойнице, вырубленной рядом с входом. Осторожно, как вор, высунул голову. И скользнул вниз.
— Что там? — прошептал Сперриер.
Но упавший молчал.
Сперриер подполз поближе.
— Руис, эй! Господи, да у него затылка нет!
И тут началась атака.
Внутрь повалили расплывчатые фигуры, какие-то звериные силуэты на фоне светящихся стен.
— О боже мой! — завопил Твиггс.
И если бы не его вопль, их всех скосили бы из пулемета. Воцарилась тишина.
— Не стрелять! — скомандовал кто-то. — Кто сказал «боже мой»?
— Я, — проныл Твиггс. — Дэвид Твиггс.
— Не может быть!
— Наверное, ловушка, — сказал другой голос.
— Да это же мы! — крикнул Сперриер и посветил фонарем себе в лицо.
— Солдаты! — закричала Пиа. — Американцы!
По залу рыскали лучи.
Обросшие солдаты, не разгибаясь, сновали по всем углам, готовые стрелять. Трудно сказать, кто больше удивился — отупевшие от голода ученые или озверевшие остатки команды Уокера.
— Не двигаться! Не двигаться! — орали солдаты.
У них были красные глаза. Они никому и ничему не верили. Дула винтовок так и порхали в поисках противника — словно стайка колибри.
— Несите сюда полковника, — сказал кто-то.
Принесли Уокера — он сидел на винтовке, которую держали в руках двое солдат. Али показалось, что полковник изнурен голодом, но тут же увидела кровь. Сквозь искромсанные штанины торчали вошедшие в мясо и кости осколки обсидиана.
Таким изможденным он выглядел из-за боли. Однако хватки своей полковник не утратил. Уокер окинул зал хищным взглядом.
— Вы что, больны? — осведомился он.
Али увидела себя и своих спутников со стороны — исхудавшие тени, едва способные сидеть. Настоящие пугала.
— Мы просто голодные, — объяснил Сперриер. — У вас есть еда?
Уокер посмотрел на них.
— А где остальные? Насколько я помню, вас было не девять, а побольше.
— Они ушли домой, — сказала Челси, согнувшаяся над своей шахматной доской.
Она смотрела на тело Руиса. Теперь было видно, что пуля вошла ему в глаз.
— Решили вернуться тем же путем, — пояснил Сперриер.
— И врачи тоже? — уточнил Уокер.
На минуту в нем затеплилась надежда.
— Остались только мы, — добавила Пиа. — И вы.
Полковник обвел глазами зал.
— Что это такое? Усыпальница?
— Дорожная станция, — ответила Пиа.
Али надеялась, что тут она и остановится. Ни к чему Уокеру знать о карте и глиняной армии.
— Мы пришли сюда две недели назад, — вмешался Твиггс.
— И так здесь и сидели?
— У нас кончилась еда.
— Похоже, для обороны место подходящее, — сказал Уокер лейтенанту в обгоревшей одежде. — Выставь периметр. Лодки охранять. И давайте сюда наши припасы и гостью. Уберите труп.
Уокера усадили и прислонили к стене. Солдаты действовали осторожно, но когда укладывали его ноги, было видно, что ему очень больно.
Стали подходить остальные, неся припасы и оборудование, присланное «Гелиосом». Солдаты уже не походили на безупречных рыцарей, о чем полковник раньше так заботился! Форма на них превратилась в лохмотья. Некоторые ходили босиком. У многих были раны на голове и ногах. Они пахли порохом и кровью. Бороды, грязные космы — банда рокеров, да и только. Стерся налет благородных крестоносцев, остались уставшие, злые и напуганные бандиты. Их попытка сбежать не удалась.
Через несколько минут Уокер опять обратил внимание на ученых.
— Скажите, — спросил он, — какие у вас потери?
— Ни одной, — ответила Пиа. — До сегодняшнего дня.
Уокер не стал извиняться; труп Руиса за ноги вытащили из зала.
— Впечатляет. Вам удалось пройти сотни миль по незнакомой местности, да еще невооруженным.
— Айк свое дело знает, — сказала Пиа.
— Так Крокетт здесь?
— Он отправился на разведку, — быстро вставил Трой. — Он иногда пропадает. Ищет шахту-пять. Нам нужна еда.
— Зря время теряет. — Уокер повернул голову к чернокожему лейтенанту. — Возьми пятерых солдат и отыщи нашего приятеля. Хватит нам сюрпризов.
Лейтенант ответил:
— Сэр, не нужно за ним гоняться. У нас и так было много неприятностей.
— Нельзя, чтобы Крокетт гулял на свободе.
— А почему? — спросила Али. — Что он вам сделал?
— Вопрос в том, что я ему сделал. Крокетт не из тех, кто забывает и прощает. Он сейчас за нами следит.
— Он ушел. Сказал, что мы сдались. Ему здесь нечего делать.
— А слезы почему?
— Вам незачем его убивать, — тихо сказала Али.
Уокер оживился: