Воин неподвижно стоял в темноте, прислушивался — не придут ли сюда другие, люди или еще кто. Убедившись, что никто не помешает, он наконец сделал первый ход. Заговорил по-английски.
— Привет! — сказал он заговорщицким тоном.
Не пытаясь скрыть свое намерение.
Она повернулась за второй бутылкой и при звуке его голоса замерла.
Повернула голову влево, потом вправо. Голос раздался из-за спины, но женщина догадалась, что впечатление могло быть обманчиво. Ему понравилась ее сообразительность, умение анализировать ситуацию и оценивать опасность.
— Что ты там делаешь? — строго спросила женщина.
Она держалась уверенно, не пыталась прикрыться. Она стояла к нему вполоборота, голая, не скрываясь, блистала белизной. Ее красота и нагота были ее оружием.
— Смотрю. На тебя смотрю.
Что-то в ее позе — поворот головы или изгиб спины — говорило, что она не сильно возмущена.
— И чего ты хочешь?
— Чего хочу?
Что она ждет услышать здесь, глубоко под землей? Он вспомнил Кору.
— Весь мир. И жизнь. И тебя.
Она поняла его правильно.
— Так ты из охраны?
Вот и выдала себя. Она знала, что солдаты за ней подглядывают, догадался он. И женщина не осталась равнодушной, хотя ее не влекло к кому-то одному — имени она не спросила, только кто он. Ей нравилась его таинственность. Так гораздо проще. Вполне возможно, что женщина пришла сюда одна именно в надежде кого-нибудь привлечь.
— Да, — ответил Воин и не солгал. — Раньше я был солдатом.
— Так ты мне покажешься?
Воин почувствовал, что ей это не так уж важно. Неизвестность гораздо лучше. Славная девочка.
— Нет. Не сейчас. Вдруг ты проговоришься?
— А если проговорюсь?
Воин почувствовал, как она изменилась. Мощный запах ее желания начал наполнять маленький грот.
— Меня убьют, — сказал он.
Женщина погасила свет.
* * *
Али видела, что ад начинает проникать в людей.
Здесь, подобно Ионе в китовом чреве, можно узреть лишь тьму. Им внушали с детства, что сюда никто не спускается, только проклятые Господом. И вот они здесь, и это их пугает.
Наверное, неудивительно, что они начали обращаться к Али. Мужчины и женщины, ученые и солдаты стали искать ее общества, чтобы покаяться. Напуганные собственными мифами, они хотели сбросить ношу своих грехов. Тоже способ сохранить рассудок. Странно, но Али не была к такому готова.
Люди подходили к ней поодиночке. Кто-то отставал от плота или ловил ее в лагере наедине. «Сестра», — бормотали они. Хотя только что обращались к ней по имени.
Когда говорили «сестра», Али понимала, чего от нее хотят: чтоб она стала для них чужой — безымянной, любящей и прощающей.
— Я ведь не священник, — говорила Али. — Я не могу отпускать грехи.
— Вы монахиня, — отвечали ей, как будто это что-то меняло.
И рассказывали о своих страхах и сожалениях, о слабостях, склонностях и извращениях, о неприязни и ненависти. То, что они не смели сказать друг другу, говорили ей.
Экуменисты называют это «возвращение к Церкви». Такое сильное стремление просто поражало Али. Иногда она не знала, куда деваться от их исповедей. Каждый хотел, чтобы Али защитила его от его собственных чудищ.
Али заметила, в каком состоянии Молли, когда они играли после обеда в покер. Они сидели вдвоем на маленьком плоту. Молли выбросила тузовую пару, и Али увидела ее ладони.
— У тебя кровь!
Улыбка Молли погасла.
— Ерунда. Потечет и перестанет.
— И давно у тебя так?
— Не помню, — уклончиво сказала Молли. — Где-то с месяц.
— А что случилось? На твои руки смотреть страшно.
В ладонях у Молли были ранки. Словно из них вырвали клочки мяса. Не порезы и не нарывы. Казалось, ладони проедены кислотой, но кислота бы прижгла раны.
— Волдыри, — объяснила Молли.
У нее под глазами проступили темные круги. Она по привычке брила голову наголо, но уже не была такой цветущей и здоровой, как раньше.
— Наверное, нужно показать врачу, — сказала Али.
Молли сжала кулаки:
— Ничего страшного нет.
— Я просто волнуюсь, — объяснила Али. — Если не хочешь, не будем об этом.
— Ты подозреваешь что-то плохое.
Потом у Молли потекла из глаз кровь. Не желая рисковать, врачи изолировали обеих женщин. Их плот привязали на длинную веревку, и он плыл в сотне ярдов от остальных.
Али все понимала. Возможность заразиться неведомой болезнью привела участников экспедиции в ужас. Но ее возмущало, что солдаты Уокера подглядывают за ней и Молли через снайперские прицелы. Рации у них на плоту не было — чтобы не надоедали жалобами, сказал Шоут. К утру четвертого дня Али совершенно вымоталась.
В четверти мили ниже по течению от основной флотилии отделилась небольшая лодка и направилась к их плоту. Ежедневный врачебный визит. Врачи надели респираторы, одноразовые медицинские костюмы и латексные перчатки. Вчера Али назвала их трусами и теперь раскаивалась. Они стараются, как могут.
Врачи подплыли ближе и кивком поздоровались с Али. Один направил свет на Молли. Ее красивые губы потрескались, пышные формы пропали, по всему телу пошли язвы. Она отвернулась от света. Врач пересел на плот, а Али перебралась в лодку. Сидевший на веслах отгреб немного в сторону, желая поговорить с Али.
— Мы не можем выяснить, что происходит, — сообщил он. Из-за респиратора голос звучал приглушенно. — Мы еще раз сделали анализ крови. Анализ по-прежнему показывает, что это яд какого-то насекомого или аллергическая реакция. Что бы это ни было, у тебя этого нет. Можешь здесь больше не оставаться.
Али отогнала искушение. Больше никто не захочет, все напуганы. Не оставлять же Молли одну.
— Сделайте переливание, — сказала Али. — Ей опять нужна кровь.
— Мы ей влили уже два с половиной литра. Она как бездонный кувшин. С таким же успехом можно было вылить в воду.
— Так вы ее бросите?
— Нет, конечно, — сказал врач. — Все постараемся сделать, что в наших силах.
Доктор отвез Али обратно на плот. Она словно одеревенела. Молли умрет.
На обратном пути врачи поснимали свое облачение. Сдернули перчатки, халаты и бросили в воду. Те поплыли по течению, как сброшенная оболочка.
Раны у Молли делались все глубже. Сквозь кожные поры проступал зловонный пот. Ее держали на антибиотиках, но они не помогали. Началась лихорадка. Наклоняясь над Молли, Али чувствовала ее жар.