Спустя минуту Иззи перевел ответ:
— Он хочет знать, не просишь ли ты его сотворить чудо.
Окс подтвердил это.
— Ну, вы загнули… — запротестовал было Иззи.
— Он способен воскрешать мертвых? Спроси его. — Окс и бровью не повел.
Иззи неохотно задал вопрос и перевел ответ:
— «Если кто-то скажет вам: “Смотрите, вот Иисус!” — не верьте этому. Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных» [86] .
Кажется, Марк. Или Лука? Натан Ли уже запутался.
Окс застыл. Глаза блестели. Натан Ли чувствовал, что сбит с толку. Иишо, разумеется, отказывался сотворить чудо, потому что делать этого не умел. Но Окс, похоже, до дрожи боялся, что ему откажут.
— А чума? — спросил Окс. — Узнайте, может он снять с нас это проклятие?
— Вы просите меня отменить Божью кару? — ответил Иишо. — Если я скажу «нет», что тогда? Вы хулите Господа и хотите, чтобы Он вас помиловал?
— А как насчет милости Божьей?
— Все на свете происходит по милости Божьей, — отвечал Иишо. — Понимаете? А вы должны готовить себя, как человек. Каяться во прахе и пепле.
Вернулись к Ветхому Завету. Из Иова [87] . Этот человек, как кузнечик, перескакивал от одного текста к другому.
Не успел Иззи досказать перевод, как Окс вскочил на ноги. Его лицо стало застывшей зловещей маской.
— Вот оно, — пробормотал Иззи.
Окс обошел стол. Клон поднялся со своего места и попятился к стене. Окс застыл перед ним, возвышаясь на добрый фут и шире раза в два.
— Напугал его до смерти, — комментировал Иззи. — Иишо решил, что сейчас получит добрую трепку. Зря уперся — не тому отказал.
На мгновение Натан Ли подумал о том же. Иишо держатся с Оксом очень уж свысока.
— Эй, полегче, отойдите от него! — крикнул Иззи Оксу.
Но Окс вдруг рухнул на колени у ног клона. Щеки его тряслись. Руки, как два ствола дерева, вытянулись вверх.
— Да что вы творите? — прозвенел голос Иззи на пленке. — Поднимитесь, он сейчас совсем рехнется.
— Такое впечатление, будто он ждал всю сознательную жизнь, чтобы бухнуться на колени, — прокомментировал Иззи Натану Ли.
— Прости нас, — донесся из динамиков голос Окса.
Иишо опустил взгляд на Окса. Трудно было сказать, кто сейчас кого обращал в свою веру. Буквально через мгновение испуг на лице Иишо сменился недоверием. Он выглядел как человек, только что выигравший в лотерее Нью-Джерси.
— Я слышу твои слова, — заговорил Иишо. — Но не твое сердце.
С этими словами клон положил руку на лысую голову Окса и оттолкнул его. Окс завалился на бок. И зашелся в рыданиях — то ли от счастья, то ли от облегчения.
Натан Ли понял: это был момент истинной гармонии. Словно он наблюдал, как вирус находит своего хозяина-носителя. А кто из них хозяин, Натан Ли сказать не мог.
В Лос-Аламос пришел Хеллоуин. Улицы запрудили жуткие монстры и красавицы-принцессы. Тыквы были крупные и оранжевые. Луну штриховали полосы легких облаков.
Тара нарядилась Мадлен [88] : в голубом, прямую челку подровняли ножницами, мускулистую квадратную фигурку — платьицем. Натан Ли и Миранда, держась за руки, шли за ней следом в наступивших сумерках. Тара самостоятельно стучалась в двери и просила угощения. Если и слышала, как невдалеке дети шепчутся о ней, то не обращала внимания. Она была слишком занята подсчетом собранной дани, включая фонарик в мешочке всякий раз, когда выходила из очередного дома. Возвратившись, она пересчитала каждую конфетку, пока все угощались холодным сидром и горячим тыквенным пирогом, а потом начала заново, с первой сотни.
— Не припомню такого Хеллоуина, как нынешний, — сказал капитан. — Смотрите, какие трофеи.
— Это значит, людям понравилась наша Мадлен, — заявила его жена.
С пола, из россыпи конфет, широко улыбалась Тара.
С тех пор как она переселилась к ним, капитан с супругой словно помолодели. Фотографии в рамках их собственной дочери: принарядившейся для студенческого бала, на рафтинге по реке, с пойманной рыбой в руках, рядом с истребителем ВМФ в летном комбинезоне, — они окружили десятками рисунков Тары. Девочка наполнила их тишину песнями. Дом снова ожил.
— …восемь, девять, десять… — щедро распределяла Тара подарки среди пяти кукол, усаженных бок о бок вдоль стены.
Украдкой она все поглядывала в сторону Натана Ли. Миранда легонько подталкивала его локтем с притворной ревностью.
В этот вечер Натан Ли чувствовал себя счастливым и грустным. Он никому не открывал неотступных мыслей о том, что Лос-Аламос стоит на пороге гибели. Этот Хеллоуин в самом деле лучший, но тому имелось объяснение. Началось великое притворство. Он видел подобное в городах Америки на пути через страну прошлым летом, когда взрослые всеми силами развлекали своих детей, старались окружить их вниманием, чтобы те поверили: не будет конца добрым временам.
Пришел ноябрь. После прекращения в августе грузоперевозок горожане сильно пообносились: обшлага и воротники с каждым днем становились все более потертыми и засаленными. Магазинные полки пустели. Киоски европейского стиля торговали старыми номерами «Ньюсуика», «Обсервера» и «Сайнтифик америкэн» за 1990 годы. Букинистические магазины процветали.
Начался баскетбольный сезон. Каждую пятницу вечером на трибунах свободных мест не оставалось: две лос-аламосские средние школы сходились в яркой, порой чересчур энергичной борьбе. Город по-прежнему был залит светом благодаря собственной атомной электростанции. Уличные фонари и лампочки в подъездах на ночь не выключали.
Лос-Аламос словно плыл по воздуху.
Но как-то раз жители проснулись и узнали, что они в осаде.
За одну ночь группа в несколько сотен паломников вдоль Рио-Гранде стремительно разрослась до двадцати тысяч. Через день их стало тридцать тысяч. Жители Лос-Аламоса были повергнуты в ужас. У них на пороге стояли жертвы страшной чумы. Кавендиш любезно объявил, что это начало конца.
Странное дело: генералы не предпринимали ничего. Что еще более непонятно: такая сдержанность успокоила город. Вселила веру в их силу. Помня, что однажды пилигримов уже отгоняли, люди решили, что их толпа будет рассеяна и на этот раз. Теперь же, пока орда оставалась по ту сторону реки, ее не трогали.
Эти новые пилигримы тысячами тянулись по дну долины через винодельческий район, через старые деревни, где изображения святых все еще вырезали из сердцевины трехгранных тополей, а кладбища помнили времена испанского колониального владычества. Они шли из пустынь Техаса и Мексики, с юга — с горных лыжных курортов и заброшенных золотых шахт Колорадо и Юты, из убежищ, где люди укрывались от смерча, из ракетных шахт и железнодорожных туннелей. Где бы ни прятались — все выползли наружу. И потянулись к городу света.