По кивку Валендреа они удалились. Эта процедура будет повторяться ежедневно до и после каждого голосования.
Нгови двинулся по центральному нефу между собравшимися кардиналами. Он миновал мраморный алтарь и остановился у бронзовых дверей, которые в этот момент запирали. В капелле стояло полное безмолвие. Хоровое пение и шарканье ног по коврикам, покрывающим мозаичные полы, сменились мертвой тишиной. Снаружи послышался скрип ключа в замочной скважине и звук запираемого замка.
Нгови подергал за дверные ручки.
Заперто.
— Extra omnes, — повторил он.
Никто не ответил. Никто и не должен отвечать. Молчание означает, что конклав начался. Валендреа знал, что снаружи здание опечатали свинцовыми печатями, символизирующими закрытость собрания. Имеется и еще один выход из Сикстинской капеллы — через него участники конклава будут ежедневно проходить, направляясь в здание Санта-Марте и возвращаясь оттуда, — но по традиции без печати на дверях нельзя было начинать процедуру выборов.
Нгови прошагал к алтарю, повернулся лицом к кардиналам и произнес слова, которые Валендреа слышал от другого камерленго здесь же тридцать четыре месяца назад:
— Да благословит вас всех Господь. Начнем.
Меджугорье, Босния и Герцеговина
28 ноября, вторник
14.30
Мишнер внимательно осмотрел одноэтажный дом, выстроенный из камня и местами покрытый мхом. По стенам беседки вилась засохшая виноградная лоза, а единственным украшением служила деревянная вертушка, висящая над окном. Небольшой огород в боковом дворике, казалось, с нетерпением ждал приближающегося дождя. Вдали вырисовывались силуэты гор.
Чтобы найти дом, им пришлось дважды спрашивать местных жителей. Они сначала не хотели показывать дорогу и сделали это только тогда, когда Мишнер объяснил, что он священник и ему очень нужно поговорить с Ясной.
Ведя за собой Катерину, он подошел к дому и постучал в дверь.
Им открыла худощавая, как подросток, женщина с миндальным цветом лица и темными волосами. Приятное лицо, добрые карие глаза. Она испытующе смотрела на них, и Мишнер почувствовал себя неуютно. Ей было около тридцати, у нее на шее висели четки.
— Мне пора идти в церковь и некогда разговаривать, — сказала она. — Я с удовольствием поговорю с вами после службы.
Она говорила по-английски.
— Мы пришли не за тем, за чем вы думаете, — ответил Мишнер.
Он вкратце объяснил ей, кто он такой и зачем приехал.
Она никак не отреагировала на его слова, как будто к ней каждый день приезжали гонцы из Ватикана. Наконец, поколебавшись мгновение, она пригласила их войти.
Интерьер дома простой и более чем скромный. Сквозь полуоткрытые окна с потрескавшимися стеклами в комнату проникал солнечный свет. Над камином — изображение Девы Марии, окруженное мерцающими свечами. В углу — статуя Девы. Вырезанная из дерева фигура одета в серое платье со светло-голубой отделкой. Ее лицо скрыто светлой вуалью, подчеркивающей волнистые пряди каштановых волос. У нее теплые выразительные голубые глаза. Мишнер узнал эту фигуру: Фатимская Дева.
— Почему Фатима? — спросил он, указав на резное изображение.
— Это мне подарил один паломник. Мне она нравится. Совсем как живая.
Мишнер заметил, что правый глаз Ясны слегка подрагивает, и ее бессвязные реплики и вкрадчивый голос внезапно вызвали у него подозрения. Он подумал про себя, не находится ли она под воздействием какого-нибудь психотропного вещества.
— Вы утратили веру? — вдруг тихо спросила она.
Вопрос застал его врасплох.
— Разве это так важно?
Она указала взглядом на Катерину.
— Она отвлекает ваши мысли.
— Почему вы так считаете?
— Сюда редко приезжают священники в сопровождении женщин. Особенно в мирской одежде.
Мишнер не собирался отвечать. Они все еще стояли, поскольку хозяйка так и не предложила сесть, и это было не самым хорошим началом разговора.
Ясна повернулась к Катерине:
— А вы вообще не верите. И никогда не верили. Как, должно быть, страдает ваша душа.
— Вы хотите произвести на нас впечатление своей проницательностью?
Если Катерине и были небезразличны слова Ясны, то она не собиралась никак это показывать.
— Для вас, — сказала Ясна, — реально только то, что вы можете потрогать руками. Но, кроме этого, существует еще многое. Есть столько всего, чего вы и представить себе не можете. И хотя не все можно осязать, все это абсолютно реально.
— Мы выполняем задание Папы, — сказал Мишнер.
— Климент сейчас лицезреет Деву.
— Я тоже на это надеюсь.
— Но своим неверием вы причиняете ему вред.
— Ясна, Климент отправил меня узнать десятое откровение. У меня есть письменное распоряжение об этом, подписанное самим Папой и кардиналом-камерленго.
Она отвернулась.
— Мне оно не известно. И я не хочу его знать. Когда я его узнаю, Дева перестанет являться мне. А Ее слова очень важны для всего мира.
Мишнер знал, что слова, сказанные Девой в Меджугорье, ежедневно рассылаются по факсу и электронной почте по всему миру. В большинстве своем — это просто призывы к вере и миру на планете, убеждающие, что того и другого можно достичь постом и молитвой. Вчера он прочел в ватиканской библиотеке несколько недавних посланий из Меджугорья. Как правило, веб-сайты, где передавалась божественная воля, были платными, что давало Мишнеру повод задуматься об истинных мотивах Ясны. Но, судя по простоте дома и ее вида, она не извлекала никакой прибыли от их распространения.
— Мы знаем, что вам не известно десятое откровение, но вы можете сказать нам, от кого из других очевидцев мы можем его узнать.
— Нам всем было сказано никому не сообщать эти откровения, пока сама Дева не разрешит рассказать о них.
— Неужели распоряжения Святого Отца недостаточно?
— Святой Отец умер.
Ее нежелание идти на контакт начало раздражать Мишнера.
— Зачем вы все так усложняете?
— Небеса тоже спрашивали меня об этом.
Эти слова напомнили ему жалобы Климента за несколько недель до его смерти.
— Я молилась за Папу, — произнесла она. — Наши молитвы нужны его душе.
Мишнер хотел спросить, что она имеет в виду, но не успел он и рта раскрыть, как она подошла к стоящей в углу статуе. Неожиданно ее взгляд стал отсутствующим и устремился в одну точку. Она молча опустилась на колени на специальную молитвенную скамеечку.