— Наверное, Валендреа остался недоволен сегодняшним разговором и решил прибегнуть к силе. Он предупреждал, что следующий визит мне не понравится.

— Надо уходить, — решительно повторила она.

Он, кряхтя, достал из сумки пару кроссовок и надел их. От боли в груди на его глазах выступили слезы.

— Колин, я люблю тебя. Я поступила нехорошо, но мои намерения были чисты. — Она проговорила это очень быстро, как будто ей обязательно надо было сказать это.

Мишнер быстро взглянул на нее:

— Трудно спорить с тем, кто только что спас тебе жизнь.

— А я не хочу спорить.

И он не хотел. Может быть, не надо быть таким правильным? Ведь он тоже был с ней не до конца честен. Мишнер нагнулся и проверил пульс у незнакомца.

— Когда придет в себя, начнется что-то страшное. Мне бы не хотелось при этом присутствовать.

Он двинулся было к выходу, но взгляд его упал на разбросанные по полу письма и конверты. Их нужно уничтожить. Мишнер стал собирать письма.

— Колин, надо уйти, пока те двое не поднялись сюда.

— Надо собрать это… — Он уже слышал шаги на лестнице.

— Колин, у нас нет времени.

Он беспорядочно хватал письма руками и запихивал в сумку. Он торопился, но успел собрать только половину. Надо уходить, не то будет поздно.

Он выскользнул из квартиры, Катерина следом за ним. Мишнер указал наверх. Крадучись, они поднялись выше этажом, шаги внизу раздавались все громче. Ему было трудно двигаться из-за боли в боку, но адреналин придавал ему сил.

— Как мы выйдем отсюда? — шепотом спросила она.

— В конце здания есть еще одна лестница. Она выходит во двор. Иди за мной.

Они осторожно пробежали по коридору мимо закрытых дверей квартир и стали удаляться от главной лестницы. Когда Мишнер увидел выход на запасную, в пятидесяти футах от них показались преследователи.

Мишнер перепрыгивал по три ступеньки зараз, преодолевая обжигающую боль. Сумка с письмами била его по ребрам и лишь усиливала его мучения. На нижней площадке они развернулись, бросились к выходу и выскочили из здания.

Двор был уставлен машинами, и им пришлось огибать их. Мишнер бежал впереди, через арку в сторону многолюдного бульвара. Мимо проносились машины, а на тротуарах полно народа. Слава богу, римляне любят гулять допоздна!

Раздался шум мотора, к самому поребрику подъехало такси.

Мишнер подхватил Катерину, и они бросились к забрызганной грязью машине. Обернувшись через плечо, он увидел, что те двое в панике выбегают из двора.

Они тоже заметили его и рванули в его сторону.

Он бросился к такси и распахнул заднюю дверь. Впихнул Катерину, прыгнул сам.

— Поехали! — крикнул он по-итальянски.

Машина тронулась. Через заднее стекло он увидел, что те двое продолжают бежать. Через некоторое время они отстали, поняли, что преследование бесполезно.

— Куда мы едем? — переводя дыхание, спросила Катерина.

— У тебя паспорт с собой?

— В сумочке.

— В аэропорт, — бросил Мишнер водителю.

Глава LXIV

Ватикан

30 ноября, четверг

23.40

Валендреа преклонил колени перед алтарем в часовне, открытой по личному приказу его любимого Павла VI. Климент не использовал ее, предпочитая маленькое помещение в конце зала, но Валендреа намеревался проводить в богато убранном интерьере ежедневные мессы, где кроме понтифика будут участвовать до сорока специально приглашенных гостей. Потом посредством недолгой беседы и фотографии на память можно будет заручиться их поддержкой. Климент всегда пренебрегал почестями, право на которые давал ему его пост, — еще один из его многочисленных недостатков, — но Валендреа был полон решимости воспользоваться всем тем, чего за много веков таким трудом достигли Папы.

Все сотрудники уже ушли, Амбрози занимался Колином Мишнером. Валендреа был рад остаться в одиночестве. Ему надо помолиться, и он знал, что сейчас Бог услышит его.

Он раздумывал, начать ли с обычного «Отче наш» или какой-нибудь другой установленной молитвы, но затем решил, что лучше просто искренне обратиться ко Всевышнему. Кроме того, он верховный понтифик Апостольской церкви. Если он не может открыто говорить с Господом, то кто же может?

Валендреа чувствовал, что его разговор с Мишнером, то, что он узнал десятое откровение Меджугорья, — это знак свыше. Значит, ему позволено узнать все откровения Меджугорья и Фатимы. Значит, убийство отца Тибора оправданно.

Хотя одна из заповедей запрещает убийство, папы столетиями лишают жизни миллионы людей. И сейчас надо поступать так же. Угроза Римской католической церкви вполне серьезна. Хотя не стало Климента XV, остается его протеже, и наследство Климента исчезло. Нельзя, чтобы и без того опасное положение стало катастрофическим. Ситуация требует решительных мер. Колина Мишнера, как и отца Тибора, надо убрать.

Сложив руки, Валендреа изучал измученное лицо Христа на распятии. Он благоговейно просил Сына Божьего наставить его на путь. Ведь не случайно его избрали Папой.

Он вдруг осознал, почему выбрал имя Петр. Хотя до сегодняшнего дня Валендреа считал и то и другое лишь проявлениями своих личных амбиций. Теперь он понял другое. Он должен стать проводником воли Неба. Петром II. У него теперь лишь один путь, и он благодарит Бога за то, что тот дал ему сил сделать то, что надо сделать.

— Святой Отец…

Валендреа перекрестился и поднялся с колен. В дальнем конце тускло освещенной капеллы в дверях стоял Амбрози. На лице помощника была тревога.

— Что с Мишнером?

— Сбежал. Вместе с Катериной Лью. Но мы кое-что нашли.

Валендреа просмотрел ворох писем и не смог скрыть изумления. У Климента XV была любовница?! Хотя ничего в письмах прямо не говорило о смертном грехе — а для священника нарушение своих обетов это смертный грех, — значение писем было бесспорно.

— Не перестаю удивляться, — сказал он, подняв глаза на Амбрози.

Они сидели в библиотеке. Здесь же у него недавно состоялся неприятный разговор с Мишнером. Валендреа вспомнил, что сказал ему Климент месяц назад, когда Папа узнал, что отец Кили не оставил членам трибунала выбора.

«Может быть, стоит выслушать другую точку зрения?»

Теперь он понял, почему Фолкнер был так благосклонен к Кили. Видимо, безбрачие не входило в число тех догм, к которым немец относился серьезно. Он снова посмотрел на Амбрози. Медленно сказал:

— Это будет почище самоубийства. Я и не знал, что у Климента имелось столько тайн!

— И что он был так предусмотрителен, — заметил Амбрози. — Он взял из хранилища перевод Тибора, поскольку знал, что вы станете делать.