Я принялся листать страницы, не обращая внимания на текст и разглядывая иллюстрации. До этого я видел только черно-белые рисунки Каспара. Или же нарисованные на щитах и поблекшие от солнца и ветра. На страницах этой книги они обитали в совершенном мире природы. Сочная листва заполняла поля, словно в саду Эдема. Яркоперые птицы чирикали на ветках или перелетали с одной колонки текста на другую. Из-за золоченых буквиц стыдливо выглядывали фавны.

Лакомка медведь лез по стволу буквы «Р» к меду, лежащему в петельке, а другой медведь сидел внизу и выкапывал из земли червяков. Золотой лист сиял, как начало нового дня, цвета были сочные и чистые, как океан. Ничего прекраснее я в жизни не видел.

Я с сожалением перевернул последнюю страницу и прочел выходные сведения: «Написано рукой Либеллуса, иллюминировано мастером Франциском».

Над полом, там, где была лестница, появилась голова Драха. Он улыбнулся, увидев благоговейное выражение на моем лице.

— Я так полагаю, передо мной мастер Франциск.

Балансируя на лестнице, он изобразил поклон.

— Как это у тебя оказалось? — спросил я удивленно. — Такие вещи должны храниться в королевской библиотеке.

Каспар поднялся в комнату и сел на угол матраса.

— Она для герцогской библиотеки. Его забрала чума, прежде чем он успел оплатить заказ. А вдова отказалась исполнять контракт. Поэтому я оставил книгу себе. Теперь она твоя.

— Я не могу…

Он наклонился ко мне.

— Я хочу, чтобы она была у тебя.

Я прижал книгу к груди. В этот момент я был готов ради него на все. Но его следующие слова были мне как ножом по горлу.

— Считай это первым свадебным подарком.

XLI

Окрестности Брюсселя

Когда Ательдин сказал про Брюссель, перед мысленным взором Ника возникли мощеные улицы, островерхие крыши и барочные дома. Но Ательдин привез их в бельгийскую разновидность Нью-Джерси. «Ягуар» съехал с шоссе и принялся петлять в резком свете прожекторов по асфальтовому лабиринту, образованному стенами из ребристого сайдинга и сетчатыми заборами. На пути им попадались одни грузовики.

Наконец они свернули с дороги и остановились у шлагбаума рядом с будкой. Морозный воздух хлынул в машину, когда Ательдин опустил окно, чтобы показать охраннику пропуск. Ник услышал, как зашевелилась на заднем сиденье Эмили. Она спала с самой границы.

Он посмотрел на циферблат: час ночи.

— А они нас впустят?

— У них клиенты со всех концов света, — ответил Ательдин. — Они работают двадцать четыре часа в сутки.

И верно — охранник вернул пропуск, шлагбаум поднялся. Ательдин провел машину по дорожке и, припарковавшись перед безликим серым строением складского типа, заглушил двигатель. После трех часов езды внезапная тишина воспринималась как облегчение.

Они вышли из машины. Ник поморщился, всем телом почувствовав холод, и подумал, не повредит ли мороз игральной карте. Оставить ее в машине Ательдина ему не хватило духа.

— Сейчас, чтобы заморозить книгу, никакой склад не нужен, — сказал Ник.

Никто ему не ответил. Они пошли следом за Ательдином по короткому пролету бетонных ступенек, их дыхание клубилось на морозе. Ательдин открыл дверь, набрав шифр на кнопочной панели. Они оказались в пустой комнате со стенами, выложенными шлакобетоном. За окном в стене сидел охранник в коричневой форме, просматривая зачитанный журнал. Стекло поначалу не казалось надежной защитой, но, приглядевшись, можно было заметить, насколько оно толстое. Когда охранник открыл им следующую дверь, Ник увидел, что она сделана из четырехдюймовой стали.

— Они что — опасаются каких-то волнений? — спросил Ник, когда они вошли в кабину лифта.

— Книги и манускрипты, хранящиеся здесь, стоят миллионы долларов, — уверенно сказал Ательдин. — Некоторый перебор с точки зрения безопасности не помешает.

Кнопок в кабине лифта не было. Синтезированный голос произнес два-три слова по-французски, потом дверь закрылась и кабина пришла в движение — начала спускаться. Ник посмотрел на Эмили, которая все еще куталась в свою красную куртку. Выглядела она испуганной, но выдавила усталую улыбку.

Двери открылись. Ник уставился на то, что предстало его взору. Первой его мыслью было, что они оказались в чреве подводной лодки. Все здесь заливал красный свет, отражавшийся от бесконечных рядов высоких остекленных шкафов. Низкий электрический гул заполнял помещение.

— Добрый вечер, герр Ательдин.

Человек в костюме из ткани в узкую полоску под белым халатом вышел им навстречу из прохода между шкафов. У него было круглое лицо, мягкие волосы и широкие усы, обвислые по концам, что придавало ему выражение серьезности и готовности услужить. Его, казалось, ничуть не удивили посетители, заявившиеся в столь поздний час. Возможно, в неизменных сумерках этого подземелья время не имело значения.

— Доктор Хальтунг. — Человек обменялся дружеским рукопожатием с Ательдином, Ником и Эмили. — Ваш визит очень… гм… неожиданный.

— Срочный запрос клиента, — сказал Ательдин. — Коллекция Мореля.

— Конечно. Никаких проблем. Конечно. — Доктор поклонился, выпрямился, снова поклонился. — Прошу вас входить.

Они последовали за ним по коридору между шкафов. Ощущение было довольно жуткое — с каждым их шагом чувствительные к движению датчики автоматически включали в полу огни, провожавшие их и гаснувшие, когда они удалялись. В шкафах Ник видел книги и кипы бумаг, лежавшие на полках, как мясо в лавке мясника. Цифровые дисплеи показывали температуру — минус 25 градусов по Цельсию.

Доктор Хальтунг остановился у ряда шкафов почти в середине помещения, порылся в кармане халата и вытащил компьютер-наладонник.

— Коллекция Мореля.

— Никто больше не приезжал посмотреть на нее? — спросил Ник.

Хальтунг потыкал пальцем в экран наладонника.

— Никто не имел доступа к этим материалам, кроме нашего персонала. В соответствии с вашими инструкциями, герр Ательдин.

Ник испытал привычный укол разочарования. Джиллиан здесь не было.

— Что именно вы бы хотели посмотреть, будьте добры?

— Каталожный номер двадцать семь «Ди», — сказал Ательдин. — Бестиарий неизвестного автора, пятнадцатый век.

— Конечно.

Хальтунг снова потыкал пальцем в наладонник, затем нажал кнопку на дверях шкафа. Ник услышал чмокающий звук ломающейся печати, потом шипение воздуха. Хальтунг надел пару плотных рукавиц, пересчитал полки, снял с одной том, положил его на деревянную тележку.

Ник попытался разглядеть книгу в сумеречном свете. Она была меньше, чем он предполагал, — размером с обычное издание, в потрепанном кожаном переплете. На корешке образовалась ледяная корочка, как у мороженого, залежавшегося в морозилке. Книга была перехвачена двумя полосками бинта.