В течение недолгого времени Сюндбю находился в руках верного ленного владетеля короля Хокона Старого – Эрленда Эльдьярна из Гудаланда в Агдере. Йеслинги никогда не были приверженцами короля Сверре и его потомков, и они поддержали герцога Скюле, когда он поднял смуту против короля Хокона. Но впоследствии Ивар младший вернул Сюндбю, произведя земельный обмен с Эрлендом Эльдьярном, и выдал за него свою старшую дочь. Тронд, сын Ивара, ничем не приумножил славу своего рода, но четверо его сыновей были красивые, смелые люди, у которых было много друзей в округе, и эти друзья приняли близко к сердцу несчастье, лишившее Йеслингов их родового поместья.
К тому же до отъезда Ивара из долины произошло и другое несчастье, после которого местные жители стали еще больше скорбеть и горевать о злой участи потомков Йеслинга. Гютторм был холост, но молодая жена Боргара после изгнания мужа оставалась в Сюндбю. Дагни, дочь Бьярне, и раньше была немного слаба рассудком и всегда открыто показывала, что любит своего супруга сверх всякой меры, – Боргар, сын Тронда, был красив, но нрава довольно распущенного. На другую зиму после его изгнания Дагни утонула в полынье на озере Вогэ. Говорили, что беда приключилась по нечаянности, но люди отлично понимали, что горе и тоска лишили Дагни остатков ее жалкого разума, и все искренне оплакивали простодушную, добрую и красивую молодую женщину, которая погибла такой страшной смертью. Жители еще более обозлились на Эрленда, сына Никулауса, который навлек все эти несчастья на лучших людей в округе. Тут уж припомнили и то, как он поступил, когда должен был жениться на Кристин, дочери Лавранса, из рода Сыновей лагмана, – она ведь тоже с материнской стороны вела происхождение от Йеслингов…
Нового владельца Сюндбю жители тоже невзлюбили, хотя никто не мог сказать ни одного худого слова о нем самом. Но он был родом из Агдера, а отец его Эрленд Эльдьярн нажил врагов во всех, кто когда-нибудь имел с ним дело в здешних краях. Кристин и Рамборг никогда не встречались со своим двоюродным братом. Симон был знаком с господином Сигюрдом еще в Рэумарике – он приходился близким родственником сыновьям Хафтура, а те были родичами жены Гюрда Дарре. Но после всего происшедшего Симон старался по возможности избегать господина Сигюрда. У него не лежало сердце ездить теперь в Сюндбю – сыновья Тронда были его задушевными друзьями. В прежние времена Рамборг и жёны Ивара и Боргара каждый год гостили друг у друга. К тому же господин Сигюрд, сын Эрленда, был намного старше Симона, сына Андреса, ему было около шестидесяти лет.
Вот почему Симон Дарре полагал, что женитьба управляющего в доме Эрленда и Кристин, сама по себе не такое уж важное событие, только усилит недоброжелательство, которое и без того окружает обитателей Йорюндгорда. Вообще у Симона не было в обычае делиться с молодой женой своими заботами и печалями. Но тут он не удержался, чтобы не высказать ей кое-какие мысли об этих делах. Он был приятно поражен, услышав, как разумно она рассуждает обо всем и как красиво держит себя, стараясь помочь своим родичам чем только может.
Она гораздо чаще, чем прежде, стала ездить к сестре в Йорюндгорд и ничем не проявляла своего нерасположения к Эрленду. На рождестве, когда после службы они встретились на церковном холме, Рамборг поцеловала не только Кристин, но и зятя. А прежде она зло высмеивала его иноземные ухватки, когда он целовал свою тещу, здороваясь с ней, и в других подобных случаях.
Что-то дрогнуло в душе Симона, когда он увидел, как Рамборг обвила руками шею Эрленда: стало быть, он может поступить так же с сестрой своей жены. Но он чувствовал, что все равно не в силах это сделать. К тому же он так и не перенял этого обычая – целовать своих родственниц, – он не забыл, как мать и сестра подняли его на смех, когда он вздумал приохотить их к этому, вернувшись домой от королевского двора, где он служил факелоносцем. На рождественском пиршестве Рамборг посадила молодую жену Ульва, сына Халдора, среди самых почетных гостей, оказывая новобрачным все подобающие знаки внимания. И сама поехала в Йорюндгорд, когда Яртрюд пришло время родить.
Произошло это через месяц после рождественских праздников – на два месяца раньше срока, и мальчик оказался мертворожденным. Яртрюд чуть с ума не сошла от горя: знай она, что так случится, она никогда не вышла бы за Ульва. Но теперь дело было сделано и каяться поздно.
Что думал обо всех этих событиях Ульв, сын Халдора, никто не ведал: Ульв точно воды в рот набрал.
На второй неделе великого поста Эрленд, сын Никулауса, и Симон, сын Андреса, отправились вдвоем верхами на юг в Квам. За несколько лет до смерти Лавранс совместно с другими крестьянами приобрел в тамошней округе небольшую усадьбу; теперь родичи прежнего владельца хотели выкупить свое родовое имение, но в сделке были кое-какие неясности, и надлежало проверить, была ли сделка оглашена заранее и было ли родичам разрешено предъявить свои права. При разделе наследства после Лавранса этот участок и некоторые другие земельные наделы, где могли возникнуть тяжбы о праве владения, остались неподеленными, и сестры сообща пользовались доходами от них. Вот почему оба зятя Лавранса должны были защищать интересы своих жен.
Съехалось довольно много народу, и так как захворавшие жена и дети издольщика лежали в жилой горнице, мужчинам пришлось собраться в старом сарае, стоявшем посреди двора. Постройка была ветхая и полуразрушенная, и поэтому мужчины остались в меховых плащах. Каждый положил оружие рядом с собой, даже не отстегнув от пояса меча, – все хотели по возможности скорее покончить с делом и отправиться восвояси. Однако им все же надо было подкрепиться на дорогу, и поэтому в полдень, закончив переговоры, мужчины вытащили привезенные из дому мешки со съестным и принялись за еду, устроившись кто на скамье, кто прямо на полу, потому что стола в сарае не было.
Приходского священника из Квама на сходке представлял его сын Холмгейр, сын Мойсеса. Это был развязный, бойкий на язык молодчик, которого никто не любил, но отец его пользовался всеобщим уважением, а мать происходила из знатного рода. Сам Холмгейр был рослый и плечистый мужчина, да к тому же задира, готовый чуть что полезть в драку; поэтому никто не решался связываться с ним; впрочем, многие находили, что он остроумен и не лезет за словом в карман.
Симон был мало знаком с сыном священника, но вид его внушал ему неприязнь: у Холмгейра было длинное, узкое веснушчатое лицо с короткой верхней губой, из-под которой, словно у крысы, поблескивали крупные желтые передние зубы. Но отец Мойсес был старинным другом Лавранса, и Холмгейр, пока отец его не узаконил, одно время жил в Иорюндгорде на положении отчасти слуги, отчасти воспитанника. Поэтому Симон всегда приветливо обходился с Холмгейром, сыном Мойсеса.
Подкатив к очагу чурбан, Холмгейр расположился на нем, извлек из своего мешка жареного дрозда и свиное сало и, нанизав эти яства на кинжал, стал разогревать их над огнем. Он хворает и на две недели получил разрешение от поста, объяснил он окружающим, которые жевали хлеб и вяленую рыбу, в то время как запах скоромного щекотал им ноздри.
Симон пребывал в дурном расположении духа. Он не то чтобы сердился, но его разбирала досада, а может быть, просто недоумение. Вся эта тяжба о праве владения оказалась на редкость запутанной, а грамоты, сохранившиеся у него после тестя, были составлены в весьма неясных выражениях, но все-таки когда Симон собирался на сходку, ему казалось, что он уже доискался до смысла, сопоставив их с другими грамотами. Однако, выслушав, что говорят свидетели, и увидев предъявленные ими грамоты, он понял, что своего мнения ему не отстоять. Впрочем, другие участники сходки, в том числе и воеводский ленсман, тоже не знали, с какой стороны подойти к делу. Все начали уже поговаривать, что не худо бы передать его в тинг, как вдруг слово взял Эрленд и попросил разрешения посмотреть на письма.