— Они делали такое? — немного помолчав, спросил Хью.
— Анди очень уязвима. Она хрупкая. Ее легко сломать. Вы слышали, что случилось с ее братом и со мной.
Этот вопрос не застал Хью врасплох.
— Так, краем уха. Меня это, в общем-то, никак не касалось.
— Но вы пошли со мной в одной связке, верно? Это вас касается целиком и полностью.
— Да, я пошел с вами. И это должно послужить вам ответом на все вопросы.
Может быть, и должно было, но не послужило. Огастин отвык от доверия. Прежде всего, по-видимому, он сам не доверял себе. Случившаяся трагедия выедала его изнутри. Патагония оказалась для него самым настоящим раком. Он встретился взглядом с Хью; был он виновен или нет, но в его глазах светилась одержимость.
— После моего возвращения с Серро-Торре Анди никак не могла прийти в себя, — сказал он. — Она не знала, что думать, кому верить, к кому повернуться. Я и сам находился в черт-те каком состоянии. Не знал, что сказать. Я сожалею? Я угробил твоего старшего брата во время пурги, а сам остался жив, вот ведь облом какой — так, что ли, я должен был говорить? А ведь были самые разные слухи. Вы слышали разговоры о людоедстве?
Ранен в самое сердце, сказал себе Хью. У него уже мелькала мысль, что, вероятно, трагедия в Патагонии и явилась причиной перехода Огастина к спасательной работе. Версия епитимий это вполне объясняла. Льюис был прав. Чувство вины как причина болезни.
— Наплевать на слухи. Жизнь без них не обходится, — сказал он. — Такова людская природа. А самые гадости начинают говорить как раз тогда, когда тебе хуже всего. Уж я-то знаю. Но по большому счету все это чушь собачья.
Огастин бросил на него взгляд, в котором сверкнула чуть ли не надежда. Но тут же свет в его глазах померк. Он снова отвернулся и ткнул пальцем в дым.
— Я ее не виню. Анди слышала все… все это. Она не могла пережить это горе без посторонней помощи, и Кьюба взялась опекать ее. А мне оставалось только смотреть, как Анди втягивается на эту страшную орбиту. Я уговаривал ее, но она лишь еще больше отдалялась. Это не было ненавистью. Она никогда не ненавидела меня, и это было хуже всего. Ей было тяжело меня видеть. Словно я умер вместе с остальными, на Серро-Торре, а потом вернулся, и она не может придумать, как избавиться от моего призрака. По крайней мере, так мне иногда казалось.
— Что вы призрак? — фыркнул Хью. — На меня вы производите впечатление вполне реального.
— Глупость, я и сам знаю. — Огастин повесил голову. — Как бы там ни было, это случилось.
— Восхождение троянок?
— Они стремились опередить время. — Огастин выдернул штырь крюка из обманной трещины. — Но на самом деле им хотелось показать всем миру, что они хотя и бабы, но не уступят ни одному коню с яйцами. Я ей говорил, в смысле Анди, что Капитан вовсе не средняя школа. Это настоящая жизнь. Люди, не имеющие своей воли, не ходят новыми маршрутами вроде этого. Но Кьюба всегда нашептывала ей в другое ухо совсем другие вещи.
Хью внезапно почувствовал, что эта история все сильнее и сильнее гнетет его. Она никуда их не приведет. У Огастина были серьезные проблемы, а у кого их не было? Но он взрослый человек, а жизнь, как он сам сказал, это действительность. Хью никогда не считал, что годится в священники. Он не обладал мудростью, которая помогала бы преодолевать трудности, не мог даровать отпущение грехов.
— Вы хотите, чтобы теперь попробовал я? — спокойно спросил он.
Огастин скорчил гримасу, как будто собирался молить о пощаде. Сняв с плеч ремни и пояс со снаряжением, он протянул напарнику.
— Из меня нынче дерьмовый скалолаз, — сказал он. — Постарайтесь вытащить нас наверх.
Хью нацепил на себя снаряжение и сосредоточил мысли на скале. В течение минувших пяти часов, пока Огастин раз за разом скрывался в дыму и возвращался ни с чем, он пытался разгадать беспорядочно разбегающиеся трещины.
Дым, конечно, сильно ограничивал видимость. Но он был почти уверен, что даже в ясный день для прохождения этого маршрута требовалось больше, нежели простое умение и сила. Три женщины играли здесь в шахматы на вертикальной доске, изобретая гамбиты, придумывая ходы, которые позволили им пробраться через эти трещины. Они шли вперед, не отступая. Так они шаг за шагом пробрались через этот лабиринт. Женский лабиринт. Где-то в этом должен быть спрятан ключ.
Хью двинулся было по одной из трещин, но почти сразу же вернулся назад. Он не мог объяснить причины. Почему-то она показалась ему неподходящей и не использовавшейся прежде. Кроме каких-то очевидных признаков он искал некие незримые следы присутствия женщин. Одна из них — он не знал, какая именно, — смогла решить эту головоломку. С ней ему и предстояло мысленно протанцевать.
Он сунулся было вдоль еще одной трещины, но отказался и от этого намерения. Трещины заманивали на ложный путь. Забудь о нормальном поведении, приказал он себе. Ты должен почувствовать настоящий путь.
Подчинившись какому-то неясному порыву, он направился влево, туда, где поблизости имелась небольшая выпуклость, закрывавшая дальнейший обзор. На противоположной стороне бугра обнаружилась довольно узкая вертикальная полоса «гвоздей», или, как еще называли эти мелкие выступы на камне, «куриных голов». Они были сильно скругленными, изъеденными погодой; редко какой из этих выступов превышал по размеру панцирь краба-мечехвоста. Но их полоса вела вверх. И еще что-то подсказывало Хью, что к этой дороге не следует подходить с традиционными мерками. Для ее прохождения потребуются упорство, и нелинейная логика, и большое изящество. Перед его мысленным взором возник образ балерины со стальными пальцами.
Хью стиснул ладонью первую «куриную голову» и не без труда нашел упор для пальца ноги. Затем дотянулся до следующего выступа, и следующего, и следующего, поднимаясь в неведомую высь. Поле его зрения невероятно сузилось. Расходящаяся во все стороны стена с ее заманивающими ложными путями и сходящимися непреодолимыми углами как бы исчезла. Остался единственный туннель, ведущий сквозь дым.
Лезть по «гвоздям» было совсем не трудно. Из них получилась вполне приличная природная лестница. Трудности были со страховкой. Он попытался надеть зеленую ленту на один из выступов, но петля сразу соскользнула, и лента, трепыхаясь, упорхнула в бездну. После этого Хью решил, что не следует тратить попусту ремни и карабины для создания иллюзии безопасности. Он просто лез вверх — без спешки и волнения.
С каждым движением ему становилось все яснее, насколько серьезный выбор он сделал. Если он ошибся, то вернуться туда, откуда он начал подъем, будет невозможно. Он склонил голову и посмотрел под ноги — «куриные головки», прямо-таки бросавшиеся в глаза, когда смотришь на них впрямую, разглядеть не удалось. След обрывался прямо под ногами.
Неожиданно Хью ощутил дрожь в колене. У медиков эта неприятность носила название «тетанус». Альпинисты говорили: посидел за швейной машинкой. Если не взять дрожь под контроль, можно запросто слететь со стены. Успокойся! — приказал он себе. Не столько колену, сколько рассудку. Дай ноге расслабиться. Он набрал в грудь воздуха, потом выдохнул. Дрожь прекратилась.