Барри стоял в ожидании своей Сьюзен. Его одежду покрывали брызги крови – чужой крови, конечно, – пиджак был порван, брюки измазаны грязью. Барри нисколько не смущал его внешний вид. Шепот из толпы приглашенных доносился и до него. Да, думал он, для них это тоже будет памятный день, ведь женится не кто иной, как Барри Далстон.
Особенно этот день должен запомниться Сьюзен Далстон. Барри нравилось, что она будет носить его имя. Он чувствовал себя так, будто украл ее у Джоуи, и отныне она принадлежит ему, и больше никому. С этого момента слово Джоуи ничего для нее не значит. Барри это особенно волновало.
Улыбаясь Сьюзен, смущенно стоявшей рядом с ним у амвона, он громким, уверенным голосом произнес клятву верности, и все сразу засмеялись. Выслушав его, Сьюзен все сразу простила. Главное – он пришел в церковь, они обвенчались, и теперь она законная жена. Чего еще может желать девушка на ее месте?
Сьюзен ощущала запах цветов и духов «Парижская полночь», которыми были надушены почти все женщины, находившиеся в церкви. Она испытывала трепет, знакомый всем невестам, понимая, что ей предстоит что-то новое и неизведанное и что это – на всю жизнь.
Конечно, ее не мог не огорчать жуткий вид Барри, в котором тот явился к венцу, но она твердо решила, что будет радоваться этому дню и запомнит его как самый счастливый день в жизни. Сьюзен даже готова была посмеяться над тем, что Барри отмочил в день их свадьбы. Но в глубине души она понимала, что он подверг ее унижению на глазах у всех.
Барри надевал ей на палец кольцо, и она заметила на его руке запекшуюся кровь. По ее телу пробежала дрожь, ребенок в утробе снова зашевелился, и Сьюзен ощутила подташнивание. Все вокруг словно заволокло туманом, она различала лишь одно распятие высоко над алтарем. Христос смотрел вниз, прямо на нее, и Сьюзен чувствовала, как сильно она нуждается в нем, в Спасителе, который отныне и до конца жизни будет служить ей утешением.
Барри видел, как дрожат ее руки, и обнял Сьюзен, резким движением прижав к себе. В церкви снова поднялся хохот.
Священник застыл от возмущения. «По крайней мере, он ее любит, – пронеслось у него в голове. – Вульгарная, грубая ласка, но, возможно, это выражение любви».
Так думал священник, но дальнейшие мысли наполнили его печалью. Отец недолго будет радоваться рождению своего чада, – наверное, недели две-три. Пастырь душ знал это так же хорошо, как знал катехизис, как знал библейские притчи. Священник много лет жил в Ист-Энде, и перед его глазами прошли жизни многих таких Барри Далстонов. Он крестил их, венчал, а потом хоронил.
Что же касается самого Барри, то он в тот момент был в восторге от собственной персоны. Вряд ли кто-нибудь из пришедших на свадьбу забудет этот день, думал он. Он смотрел на свою Сьюзен и воображал, как потом, дома, он вновь и вновь овладеет ею, несмотря на мешавший огромный живот. Она хорошая девчонка, его Сью. Умеет вести дом и неплохо готовит. И главное – она нравилась его матери.
Неожиданно он почувствовал, как внутренности взбунтовались против принятого алкоголя, и его охватило желание извергнуть содержимое желудка прямо посередине церкви. Сообразив, насколько сильно он пьян, Барри задержал дыхание, чтобы сдержать рвотный спазм и удержаться на ногах. Ему хотелось, чтобы священник поскорее закончил эту волынку.
Как только служба подошла к концу, Барри повернулся к собравшимся и, дурачась, отвесил всем поклон. При этом он сбил с ног свою невесту, и Сьюзен, пересчитав ступеньки алтаря, приземлилась на свое мягкое место. Барри покатывался со смеху и не думал помочь ей подняться.
Сьюзен Далстон вытерпела все: и то, что жених явился в церковь пьяный как свинья, и то, что спьяну сшиб ее, беременную на последнем месяце, а потом хохотал как придурок. Ему и в самом деле казалось, что это ужасно смешно.
Некоторые из присутствующих тоже засмеялись, но скорее нервным смехом, потому что заметили перемену в лице Джоуи Макнамары. Дэви Дэвидсон, который славился отменным чувством юмора, на сей раз еле сдерживался от возмущения. Взглянув на свою жену, он прошептал ей на ухо:
– Какой подлец, дорогая моя, просто поганый подлец, чтоб его. Побудем еще немного, и домой. Я сыт по горло.
– Ты что это делаешь, поганец? Кого ты по церкви размазал? Это же моя дочь! – заорал Джоуи во всю глотку. Джун и Айви кинулись к нему, боясь, что в любой момент может возникнуть драка.
– Брось ты, Джоуи. Он нечаянно, Сьюзен даже не обиделась. Перестань. Забудь.
Джоуи оттолкнул жену.
– Пожалуйста, Джоуи, не здесь, ведь все смотрят.
– Забудь? Какой-то придурок повалил на пол мою дочку, и я должен это забыть! Да я снесу ему башку!
Грубо оттолкнув от Сьюзен Кейт Далстон, он поднял дочь с пола.
– Ты сейчас же пойдешь домой. Я тебя сам отведу.
Сьюзен вырвалась из его рук и голосом полным слез крикнула:
– Перестань, пап! Он не нарочно! Пожалуйста, не порти мне свадьбу, и без того все плохо!
Джоуи снова грубо схватил ее за руку.
– Ты сейчас же отправишься домой со мной и с мамой. Видно, я совсем охренел, раз согласился на эту чепуху. Он подлец, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше будет для тебя.
Люди начали забирать назад со столов свои подарки, переглядываясь в недоумении. Они не знали, что полагается делать в случае, если свадебная церемония расстраивается, и существуют ли правила на этот счет. И вообще – состоится ли обещанный «прием»?
Сьюзен, пунцовая от слез, с размазанной по всему лицу тушью и помадой, рыдала, как ребенок, вырвавшись из рук отца и бросившись в объятия своей свекрови. Кейт пыталась ее утешить.
Уронив к ногам Сьюзен цветной пакет из магазина для новорожденных, Мики Баннерман произнес:
– Нам надо идти домой, детка. Но мы желаем тебе всего наилучшего. – Улыбнувшись, он шутливо добавил: – Думаю, тебе наш подарочек пригодится.
Ласково чмокнув Сьюзен в щеку, покровитель молодого семейства удалился. За ним последовала его жена, прямая как палка и белая от негодования. Еще бы – ей, жене Баннермана, пришлось стать свидетельницей такого безобразия!
Джоуи наконец очухался. Он вдруг увидел себя со стороны, глазами присутствовавших на церемонии людей, и понял, что вел себя как последний хам, осквернивший святыню непотребной руганью и чуть ли не дракой. Он увидел всю сцену с такой пронзительной ясностью, что не выдержал и заплакал. Казалось, он на время прозрел. Бедняга громко рыдал, но даже родная мать не смотрела в его сторону. Пошатываясь на нетвердых ногах, он призывал на помощь свою дочь. Глядя на нее умоляющими глазами, он хныкал:
– Сью, прости меня, любимая девочка. Я просто выпил…
Но Сьюзен, покачав головой, прошла мимо, даже не взглянув. Ее букет рассыпался. Подняв цветы с пола, Дэбби попыталась вновь его собрать. Джоуи безутешно рыдал в голос и не мог остановиться. Он видел, что люди сторонятся его, явно считая, что он слишком далеко зашел и все испортил. Они недвусмысленно давали ему это понять, и ему становилось еще горше. А ведь Джоуи так хотелось, чтобы его ценили. Он так привык к всеобщему уважению, так в нем нуждался.