— Прости, я с плохими новостями, подруга. Из огня ты попала прямым ходом в полымя. Так и думала, что ты в неведении, поэтому и приехала… Из ещё одного шока тебе не выбраться. Жестоко, но надо… Что же он осёл тебе не сказал, неужели надеется, что ты так ни чего и не узнаешь… Все ж аж лопаются от болтовни. Вздохни поглубже. Лучше это скажу я, и ты приготовишься. Сейчас мы разложим всю подушку по пёрышку.
Я покачнулась, помогая руками горлу, голос не повиновался, выдохнула:
— Что???
Нина виновато, но твёрдо заговорила:
— Я открою тебе все карты. "Воробей" тот общипанный- беременна. Это серьёзный ход против вас с Адусей. До вашего появления такая идея не приходила в её пернатую голову. Крепко держалась за его штаны, боясь отцепиться на такое. Враз подберёт другая. А тут пошла в лобовую атаку. Талант полководца, нацеленный на войну и победу, не подсказал ему одну простую житейскую вещь: быть внимательным и осторожным в выборе партнёрши. А ведь всё было так понятно. Если б "воробушку" нужен был только его ребёнок. Она бы забеременев, тихонько, не навлекая шума, всё-таки такое замешано важное лицо и не делая больно его семье, ведь рядом с ним теперь находились его дочь и жена, и он не сделал ни малейшей попытки их бросить, укатила рожать в Москву. Уж точно бы не подвергала себя и такого желанного ребёнка опасности. Тем более, с этим у беременных проблем не бывает. Их скоренько выпроваживают с фронта пополнять потери. Так в чём же дело? Что её заставило, нарушая все законы, оставаться на месте? Естественно, только мужчина. Тот ребёнок ей нужен лишь с одной целью: держать около себя его отца. В Москве бы она этого сделать не смогла. Ты поняла?
Лампочка закрутилась над головой… Круг, ещё круг, ещё… Ноги подкашивались. "Больно, как больно! Невыносимо больно… Вот и всё… Для меня это конец, катастрофа. Господи, какое несчастье". Я ужаснулась: как он посмел такое сотворить…
Я рванула от себя ворот гимнастёрки. Нечем было дышать. Было такое чувство, что навалилось что — то мерзкое и скользкое на грудь, шею… Было противно, отчаянно гадко, как в детстве, когда мальчишки бросили на меня скользкую лягушку… До боли сжимаю пальцы в кулак. Ногти режут кожу, кровь… Не помогает.
В реальность возвратил взволнованный голос Нины.
— Эй, Юлия, ты слышишь меня? А ну не впадать в истерику. Тебе объявлена война. Принимай бой и готовь контратаку. Мы с Адусей поможем.
Я сжала звенящие колоколами виски. Мне хотелось рыдать. Простонала:
— Ты думаешь, она знает?
Удивлена сама себе. Оказывается, у меня есть голос, я могу ещё мыслить и говорить.
— Она у тебя не кукла ватная. Опять поди твои нервы бережёт, — легонько обняла меня Нина. Я старалась не смотреть в её глаза, боясь поймать в них жалость.
Вот уж, действительно, эта новость, как снег на голову. Эта неожиданность меня просто сразила: ноги противно задрожали, но я держась из последних сил попробовала говорить.
— Тогда понятно, почему она провела вчера эти два дня со мной и так ластилась… — Я не смогла вынести удар. Я всего лишь женщина. Ноги не выдержали, подогнулись. Упала на колени, простонала:- Нина Александровна, за что? Почему судьба меня лупит и лупит, я не успеваю отворачиваться и подниматься. Ведь я не железная? У меня сердце болит, душа… Что ж это за дрянь такая молодая и жестокая.
Нина, поддерживая меня под локоть, садиться рядом крепче обнимает за плечи. Целует висок.
— К сожалению, тебе не повезло и девочка только играла в "закрой рот, дура, я всё сказал", а простота и наивность её лишь маска, если не что-то пострашнее. Она из тех баб, которые перешагнут через всё в борьбе за мужика и своё будущее, ей начхать на тебя и Аду. Она на совесть и заповедь божью, не прелюбодействуй, наплевала, когда под него легла, зная, что женат, что дочь. Такой одно — себе урвать побольше, любым способом. Возьми себя в руки, успокойся и дай достойный отпор. Ты умнее, опытнее и непременно должна выиграть. А чем твой-то Рыцарь тебя потчует?
Нина рывком выхватывает меня с пола и встряхнув, усаживает на стул. Я промямлила:
— Уверяет, что любит и боится потерять. Счастье его — это его девочки: я и дочь.
Нина обрадовано легонько хлопнула меня по спине.
— О! Значит, так и есть.
— Но ведь не сказал ничего, даже не заикнулся… — растёрла горькие слёзы по лицу я. — Знаешь, предчувствовала, что эта необходимая связь хорошим не кончится. Предчувствовала…
Она чмокнула меня в висок.
— Думаешь, он не прав? Ты ж за сумку, дочь и ходу. Какой нормальный мужик на такое пойдёт? Так что большой беды я в его молчании не вижу. А предчувствие… куда его пришьёшь.
— Ох, не знаю. Обещал же что всё под контролем…
— Ну это такое дело… Всякое бывает. Тебе-то как с ним?
— Абсолютно счастлива была… До сегодняшнего дня.
— Я и говорю, есть за что бороться.
— Плохо соображаю… Ни в чём не уверена сейчас… Не знаю…
— И знать тут нечего. Уверяю, за такого мужика стоит копья скрестить. Хотя по мне, так с этой дрянью по — другому надо решать вопрос, но ты, со своей цветочной романтикой, на это не пойдёшь.
Пожимаю плечами.
— Что ж я сделаю, это ж ребёнок, она выиграла… Не прикую же я его к себе наручниками. Это надо потерять уже последнюю каплю уважения к себе. Нет…
Нина рассерженно развела руками.
— Я так и думала. Не дури. Мужикам дети до лампочки они так устроены и от четырёх крох сбегают, душа не стонет и кровь родная не стучит…
— Он другой, — всхлипывая неуверенно возразила я.
— Такой же, как и все. Даже ещё и глупее оказался своих собратьев. Когда мужик не в состоянии разобраться со своими бабами и прищемить им носы, он дурак. Такой мужик будет болтаться между двумя до тех пор, пока у одной не выдержат нервы и она не даст ему пинка. — Усмехнулась Нина.
— А, если обе попадутся железными, — вздохнула растерянно я, мало сейчас соображая.
— Тогда он не определиться никогда, — хмыкнула она, — так и будет болтаться, как дерьмо в проруби или уйдёт к третьей.
Я уткнувши лицо в ладони закачалась на стуле.
— Да — а, перспективу ты мне обрисовала… Что же делать? — говорила, а голос был лишён каких бы то ни было эмоций.
— Жить, запастись терпением. "Последняя капля…" вот-вот на это коза и рассчитывает. Надо чтоб не у тебя первой они сдали. И мой тебе совет, приготовься к борьбе. Знаешь, как говорят: у страха глаза велики.
Жить? Жизнь…Как это просто — в войну миг, копейка- и всё… Не будет этой мерзости, этой обиды за себя, на него. Больше никогда я не испытаю этой берущей сердце в тиски и звенящей в висках боли. Адку только жалко, кому она нужна. Ему? так у него свои вон будут, а той… Она сейчас через нас с лёгким сердцем перешагнула. Зачем ей мой ребёнок. А страх? Ерунда, у воображения тех глаз ещё больше. И сейчас, оно разыгравшись, меня задавит.