— Твоя правда, — вздохнул Пол. — Сегодня Жирный Рокабилли, похоже, действительно перебрал.
Люсинда снимала муниципальную квартиру. Такое жилье просто так не получить. Она призналась Ситону, что для этого ей пришлось занимать очередь в Каунти-холл с вечера. Ее многоэтажка без лифта находилась на Олд-Парадайз-стрит, южнее моста Ламбет. Все это Люсинда рассказала Полу уже через час после знакомства. Через час после того, как он впервые с ней заговорил. Он шли к ее дому вдоль реки. В темноте миновали баржу, стоящую на приколе. Легкий ветерок с Темзы разносил по округе пороховой дым. На таких баржах обычно устраиваются шикарные вечеринки с фейерверком. Вдоль противоположного берега медленно прошло прогулочное судно, пронизывая огнями сгустившийся туман. Из динамиков лился высокий дрожащий голос Боя Джорджа, вопрошающий: «Do You Really Want to Hurt Me?»
Пол смотрел на нее. Не мог не смотреть. В черной кожаной куртке, кремовой шелковой блузке и черной узкой юбке ниже колен она казалась высокой и очень стройной. Убранные со лба волосы открывали лицо, которое загадочно блестело под яркими шарами фонарей на набережной. Она была очень бледной, поэтому пухлые губы под слоем красной помады казались еще ярче. Над темной водой разносился голос Боя Джорджа, а в тумане плясали огоньки прогулочного судна.
Ситон вдохнул запах окалины отживших свое ракетниц и сожженных «огненных колес». Он вдруг почувствовал такую радость бытия, что сердце гулко застучало в груди, а кожу словно пронзили тысячи мелких иголок. Еще никогда прежде он так остро не ощущал всю полноту жизни. Его переполняли эмоции, грозя вот-вот выплеснуться наружу. Его как током пронзило какое-то странное чувство, которое он принял за сексуальное возбуждение, за нетерпение плоти. Но он понял, что это было нечто большее. Это было волнующее ожидание будущей жизни. Потом он часто возвращался к этому воспоминанию. Позднее, гораздо позднее этот момент и связанная с ним радость станут его постоянными непрошеными визитерами.
Люсинда жила в тесной квартирке на третьем этаже. В гостиной Полу сразу бросился в глаза манекен, небрежно задрапированный шелковой тканью. В проникавшем сквозь окно лунном свете шелк казался кроваво-красным. Но как только Люсинда включила торшер, ткань приобрела рыжеватый оттенок. На полу в беспорядке валялись детали выкроек, образцы тканей и наброски моделей одежды. Ситон сразу понял, что Люсинда неплохо рисует. На столике стояла электрическая швейная машина с педалью. А еще там была дорогая на вид система «хай-фай» и диванчик из искусственной кожи, который Пол как-то видел в витрине «Практичный стиль».
— Садись, — пригласила Люсинда. — Извини за беспорядок.
Она сняла куртку и повесила ее на манекен.
— Выпьешь что-нибудь?
Где-то наверху играла музыка — убаюкивающая кавер-версия «Red, Red Wine» в исполнении UB-40. Пол посмотрел на часы — шел второй час ночи. Он вынул из конверта пластинку и вставил ее в стереоустановку. Джули Лондон запела «Cry Me a River».
— Пиво у тебя есть?
— Напитков для мальчиков не держу, — сказала Люсинда.
Сняв куртку, она все еще стояла посреди комнаты, положив руки на бедра. Под тонкой блузкой просвечивали маленькие груди. Из динамиков доносился жеманный голос Джули Лондон.
— Есть шартрез и арманьяк, — сообщила Люсинда.
Шартрез. Это та зеленая штука, что она пила в «Верфи».
— Арманьяк. Грандиозно, — решил он.
— «Грандиозно», — фыркнула Люсинда.
— Так говорят у нас дома, — почувствовав себя дураком, ответил Пол.
— В славном Дублине нашем, — протянула она, — столько сыщешь милашек.
По правде говоря, в Дублине ему ни разу не попадалась девушка с глазами как у Люсинды Грей.
Через неделю он переселился к ней. Места в квартирке было, конечно, маловато, но им хватало. Если каким-нибудь теплым вечером они не шли в клуб или на вечеринку, то просто садились на деревянную скамейку у паба «Ветряная мельница» и потягивали пиво, прислонившись спиной к персиковому дереву, усыпанному розовыми цветами весь сказочный май.
В газетной лавке на Ламбет-уок они взяли напрокат видик, который в то время был еще в диковинку, и кассеты с фильмами «Хэммет» и «От всего сердца». Они от души смеялись над картинами «Мертвые не носят клетчатое» и «Торговые места». Они играли в теннис в Архиепископском парке, где были открыты два бесплатных корта, в окружении высоченных вязов и буков. В конце месяца они устроили у себя до смешного интимную вечеринку. Однокурсницы Люсинды нацепили на себя украшения со стразами и вырядились в платья для коктейля. На голове же они соорудили нечто невообразимое. Стереосистема сотрясалась от воплей «Малыша Креола».
— Это ненадолго, — пробурчал Патрик.
Он потягивал жуткую бурду под названием «Ночью штормит», которую Грег Фойл нацеживал из металлического шейкера, запотевшего от жары.
— Сомневаюсь, что ваш романчик переживет лето. Он обречен.
Но, сказав это, Патрик невольно улыбнулся, и Пол понял, что брат и сам не верит в то, что говорит.
Днем, пока Люсинда была на занятиях, Пол совмещал сразу несколько работ в отделах криминальной хроники и местных новостей в одном из лондонских изданий, именуемом «Хэкни газетт». Он числился также внештатным корреспондентом «Ивнинг стандард» и программы теленовостей «Вечерний Лондон». А еще он предложил свои услуги журналу «Фэйс», и ответственный редактор благосклонно принял его предложение.
Весь мир был пронизан надеждой и новыми ощущениями. Бывали дни, когда Пол почти что задыхался от яркой и насыщенной событиями лондонской жизни, пытаясь подхватить на лету вибрирующие импульсы города. Он воспринимал жизнь как увлекательный фильм. И это было вполне простительно, так как он находился в том возрасте, когда человек занят только самим собой. И в этом фильме, как казалось Полу, он постепенно перерастал роль статиста, претендуя уже на место в основном составе. Нет, он не замахивался на главную роль — его самомнение не было так велико. Но, как здраво рассуждал он, для нее вполне подходила Люсинда. Себе он отводил место пусть и эпизодического, зато очень заметного героя.
Из прошлого Пол сохранил только две вещи. Привязанность к брату и любовь к боксу. Юношей он довольно прилично боксировал, пройдя хорошую школу в клубе Святой Терезы на северной окраине Дублина, а потом отстаивая честь родного клуба на турнирах. Пол ценил в боксе безжалостность, а может, даже и боль. Жесткий режим тренировок буквально вошел ему в плоть и кровь. Поэтому, переехав в Лондон, он не забросил тренировки. В Архиепископском парке можно было поучаствовать в спаррингах, а для поддержания формы Пол стал посещать клуб «Фицрой лодж», расположенный под железнодорожным переходом в конце Геркулес-роуд. Он тратил два вечера в неделю и еще субботнее утро на прыжки со скакалкой, «грушу», спидбол и упражнения на брезентовых матах. Клубом заправлял тренер по имени Мик, худой как жердь и не выпускающий сигарету изо рта. Кабинетом Мику служила каморка из фанеры, устроенная на шатком балкончике над двумя тренировочными рингами. Периодически выныривая из горького облака «Бенсон-энд-Хэджис», он предлагал Ситону побоксировать с одним из своих перспективных новичков. Посещая это святилище силы, Пол поддерживал телесную мощь, исповедуя и возвеличивая тем самым мирскую суету и регулярно принося ей искупительные жертвы.