Облако превратилось в туман, в котором клубились, медленно закручиваясь вокруг себя, полупрозрачные слоистые полотна. И вдруг они задвигались, разбуженные движением. Из тумана показался призрак, неподвижный, как монумент. Шести футов ростом, плечи такие широкие, что лопаются швы докторского халата. Глаза скрыты за маской, окончательно придавшей фигуре образ призрака: темные линзы, рот и нос прикрыты небольшим респиратором. Все смотрели на него: доктора, медсестры, Николай — черты последнего исказились судорогой смятения. Но выражение лица Соколова заставило Буша похолодеть, ибо от него не укрылось, что в предвестии несчастья тот испытывал не страх, а облегчение человека, осознавшего, что спасение не за горами.
Буш едва успел повернуться опять лицом к комнате за стеклом, как призрак воздел обе руки, в каждой оказалось по пистолету, под рукавами медицинского халата, задравшегося на предплечьях, открылись татуировки. Когда прогремел первый выстрел, Буш нырнул влево.
Но к большому его удивлению, стекло не разбилось. Оно лишь загудело, сотрясаясь от удара пули. Звук был такой, словно кувалдой бьют по металлу. Единственное повреждение — крохотная выщербина, даже не царапина. Однако за первым выстрелом последовал второй. Стекло затряслось еще сильнее и громче. На глазах Буша щербинка превратилась в трещину. Человек целился точно в точку своего первого попадания. И затем еще выстрел, и еще, так что пуленепробиваемое стекло пошло трещинами и стало похожим на паутину.
Дальнейшее развитие событий потрясло Буша. Опять оглушительно затрещали выстрелы, засвистели пули, но они летели не со стороны наблюдательной комнаты. Стрелял Фетисов. Молниеносно перемещая пистолет то вправо, то влево, он поливал врачей пулями. Знаменитый российский доктор Владимир Соколов подпрыгивал и крутился на месте, словно в каком-то странном танце. Когда он бросился на пол, в его глазах читалось и смятение, и вызов. Фетисов, вне себя, с ничего не выражающим лицом, разряжал пистолет в медиков, без колебания отшвыривая использованные обоймы и вставляя новые. Врачи один за другим падали на холодный белый пол. По их телам пробегали предсмертные судороги, изрешеченные пулями халаты пропитывались кровью и делались алыми, лица, обезображенные в результате этой оргии убийства, стали неузнаваемыми.
В мгновение ока ситуация из просто плохой превратилась в ужасную. Бушу оставалось лишь беспомощно наблюдать, как Николай убивает беззащитных людей. И все это время Женевьева лежала на каталке, спокойная и недвижная.
Человек в маске в дымной наблюдательной комнате тоже был неподвижен, если не считать движения указательного пальца на спусковом крючке. Выстрелы отдавались тягучим звоном, стекло трескалось, дождем летели осколки; было ясно, что оно вот-вот разлетится, что это вопрос нескольких секунд. Жестами, не лишенными грубоватого изящества, стрелок отшвыривал использованные обоймы и загонял на место новые с такой стремительностью, что стрельба практически не прекращалась.
Когда последний медик, обливаясь кровью, рухнул на пол операционной, Буш посмотрел на безучастную Женевьеву, неподвижно лежащую на каталке. Выхватив из нагрудного кармана шприц, он высоко поднял его в воздух.
— Что ты делаешь? — прокричал Фетисов.
Буш бросил взгляд на русского, на человека, разносящего в осколки стекло наблюдательной комнаты, и решился. Отрывистым движением он вогнал шприц в грудную клетку Женевьевы. Длинная игла, пройдя сквозь грудину, погрузилась в сердце. Одновременно он надавил на шприц, вводя в ткани дозу адреналина.
Глаза Женевьевы мгновенно распахнулись. В них читался испуг. Когда Буш извлек иглу, она вскрикнула, ее тело подскочило на каталке. При виде груды окровавленных тел на полу и вооруженного человека в двадцати футах от нее, беспрерывно стреляющего по стеклу, она вскрикнула снова, лицо ее исказилось ужасом и недоумением. Она не могла понять ситуацию, в которой находится, не знала, что едва не угодила под скальпель безнравственного ученого.
— Что происходит?
Стараясь успокоить Женевьеву, Буш говорил, глядя ей прямо в глаза.
— Сейчас нет времени объяснять. Доверьтесь мне. Я здесь с Майклом.
— Где Майкл? — От адреналина в крови тело ее дрожало, дыхание вырывалось толчками.
— В Либерии.
Женевьева вцепилась Бушу в запястье.
— «Альберо делла вита»? Он отправился туда за шкатулкой?
— Совершенно верно. Не волнуйтесь.
— Ее нельзя открывать. Передайте ему. Обязательно скажите ему, шкатулку нельзя открывать ни в коем случае. Пусть уничтожит ее. Ее нужно бросить в самую глубокую бездну. — Женевьева схватила Буша за обе руки и изо всех сил сжала. — Вы понимаете?
— Об этом позже, — вмешался Фетисов, намекая на человека в наблюдательной комнате, продолжающего стрелять по стеклянному экрану.
Взявшись за ручки каталки, он силой уложил Женевьеву и двинулся к двери.
— Нам пора.
Но не успел Буш отреагировать, не успел даже шагнуть к выходу, как в коридоре грянул выстрел. Фетисов спиной ввалился обратно в операционную и рухнул к ногам Буша. Из коридора доносились звуки суматохи, потом кто-то побежал, и все стихло. Буш с оружием на изготовку бросился к двери.
Осматриваясь из-за угла, он наткнулся на молящий взгляд Женевьевы; ему показалось, что все происходит как в замедленной съемке или кошмарном сне: трое в темных комбинезонах везли каталку по направлению к холлу. Боясь ранить женщину, Буш опустил пистолет и, бросившись вдогонку, успел заметить, как трое завозят каталку в открытую кабину лифта. Когда он подбежал к лифту, дверцы закрылись прямо перед ним. Путь к спасению Женевьевы был отрезан.
— В пучину океана! — донеслось из лифта.
Голос Женевьевы затих.
Не теряя ни секунды, Буш кинулся обратно в операционную. Склонился над Фетисовым. Глаза раненого с полуопущенными веками смотрели в потолок. Он стонал и хрипло дышал. На халате, простреленном в одном месте, не было ни единого кровавого пятна. Упираясь руками, Фетисов пытался сесть. Буш поддержал его и почувствовал через халат пуленепробиваемый жилет.
— Счастливчик ты, сукин сын. — Отклонившись к дверному косяку, Буш с едва сдерживаемой яростью смотрел на окровавленные тела на полу операционной.
Он бросил на Фетисова свирепый взгляд.
— Для чего ты устроил это побоище? Никто не должен был погибнуть.
Стрелок все так же спокойно, почти ритмично, поливал пулями стекло.
Грохот стоял такой, что у Буша мешались мысли. Усилием воли он сосредоточился.
— Нужно как можно быстрее выбираться на поверхность.
Фетисов, покачиваясь, поднялся на ноги.
— Где Женевьева?
— Как они здесь очутились? — Буш, с высоты своего громадного роста, грозно надвинулся на русского. — Предполагалось, что ты отключишь лифт.
— Где Женевьева? — повторил Фетисов.