Притяженье любви изменяет орбиты планет?
Нет, но время над сердцем не властно.
Чань стряхнул с себя нахлынувшее было отчаяние — снова он грезил наяву — и обнаружил, что не сводит взгляда с окна. Что-то было не так в отражении оконного стекла. Из-за странного наклона рамы он увидел часть сада у себя за спиной… клочья тумана, разносимые ветром. Чань нахмурился. Он не ощущал в саду ни ветра и ничего такого, что могло бы разносить по саду клочья тумана. Он повернулся, пытаясь понять, какую часть сада видит в стекле. Надежда забрезжила перед ним. Ветер дул снизу.
Чань бесшумно пополз вдоль края сада по самой границе поросшей травой полосы и наконец увидел плывущие облачка тумана. Он увидел и четыре большие каменные вазы. Из трех торчали завядшие цветы, четвертая была пустой, и из нее-то и вырывался устойчивый поток теплого воздуха. Он ухватился за кромку и приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь вазы. Чаня обдало едким горячим воздухом, раздражившим его воспаленные легкие. Он сморщился и отступил от вазы. На руках у него оказалась бледная корка кристаллического порошка — осадок какого-то химического процесса. Чань встал на колени и вытащил платок, плотно повязал его себе на рот и нос, снова встал и в последний раз окинул взглядом сад. Он никого не увидел — они всё еще ждали, что он вот-вот пустится к дому. Засунув трость себе под мышку, он ухватился руками за кромку, подтянулся и забросил ногу внутрь вазы. Под его ботинком по всей горловине вазы проходила защитная решетка, тоже вся покрытая химическими осадками, на ней скопились листья и ветки, падавшие с деревьев и теперь тоже покрытые, словно изморозью, голубоватой порошкообразной коркой. Чань перевесился внутрь и изо всей силы пнул решетку. Нога его с треском проломила ее, он ударил еще раз — и обрушил целиком. До него донеслись звуки, производимые драгунами, — они услышали его и теперь окружали это место. Он, исчезнув с их глаз и срывая руками остатки решетки, соскользнул к основанию вазы, упираясь ногами в стенки, чтобы замедлить падение и не провалиться в черную глубь. Он понятия не имел, как глубок этот лаз, что случится с ним, провались он до самого конца, где закончится его падение — не в топке ли? Но он знал, что все это лучше, чем выстрел в спину. Он опустился внутрь трубы (ее стальные стенки были теплы на ощупь), держась за верхнюю кромку на дне вазы. Повисев несколько мгновений, Чань отпустил руки.
Выходя из экипажа перед аркой вокзала Строппинг, доктор Свенсон витал мыслями совсем в других местах. Он позволил себе грезить наяву во время поездки от Плам-Корт — так на него подействовал тот мучительный порыв, который заставил мисс Темпл броситься вдогонку за утраченной любовью, но в конечном счете он погрузился в размышления о превратностях и горечах собственной судьбы. Спускаясь по многолюдной лестнице, он автоматически искал в толпе маленькую фигурку с каштановыми кудряшками, в зеленом платье, но мысли его были заняты другим — он никак не мог отделаться от этого навязчивого, чисто скандинавского (унаследованного им от строгого отца) приступа самоедства. Что он сделал со своей жизнью? Поступил в услужение к почтенному герцогу и его почтенному сыночку? Доктору исполнилось тридцать восемь лет. Он, тяжело вздыхая, шагнул под крышу вокзала. Как и всегда, сокрушался он, вспоминая Корину.
Свенсон попытался вспомнить, когда он в последний раз был на ферме. Три года назад? Он мог заставить себя отправиться туда только зимой. В любое другое время полные жизни и цвета деревья слишком мучительно напоминали ему о ней. Он был в море, а вернувшись, узнал, что она умерла во время эпидемии «кровавой лихорадки», поразившей долину. Она болела целый месяц, но никто не написал ему. Он бы вырвался с корабля. Он бы приехал и рассказал ей все. Знала ли она о его чувствах? Он догадывался, что знала, но что происходило в ее сердце? Она была его кузиной. Замуж не вышла. Однажды он поцеловал ее. Она уставилась на него, а потом убежала. Не проходило дня, чтобы он не изводил себя, ни одного дня за прошедшие семь лет. Во время его последнего приезда там были новые постояльцы (брат Корины поссорился со своим отцом и, оставив землю, уехал в город), и хотя они вежливо встретили Свенсона и предложили ему комнату, когда он объяснил, кто такой, ему было мучительно оттого, что люди, живущие в ее доме, даже не знают о той, кто похоронена в саду, — не лелеют о ней никаких воспоминаний, не тянутся к ней сердцем. Им завладело беспробудное чувство одиночества, и даже сейчас в гуще событий, захвативших его, не мог он отрешиться от той тоски. Дом его (где бы он ни находился) был с нею — живой или мертвой. На следующий день он бежал назад во дворец.
После этого он побывал в Венеции, Берне, Париже — и все это на службе барона фон Хурна. Он действовал весьма успешно — настолько успешно, что ему доверяли все новые и новые поручения, а не отправляли на военный корабль. Ему даже удавалось спасать людей. Но ничто из этого не имело значения. Его мысли были полны ею.
* * *
Он снова тяжело вздохнул и вдруг понял, что не имеет ни малейшего представления о том, как ему найти Тарр-Манор. Он пошел к кассам и встал в одну из очередей. На вокзале кипела жизнь, как в осином гнезде, разбуженном озорным ребенком. Лица вокруг него были отмечены нетерпением, заботами и усталостью, люди соединялись в своем отчаянном порыве сесть на нужный им поезд, они пульсировали в безостановочных потоках, словно попали в кровеносную систему больного, опухшего мифологического зверя. Никаких следов мисс Темпл он здесь не обнаружил, но вокзал был битком набит людьми, и Свенсон надеялся лишь на то, что, сев в поезд, сможет найти ее там. За время, которое потребовалось на то, чтобы зажечь спичку и пару раз затянуться, он достиг окошка кассы. Наклонившись к кассиру, он сказал, что ему нужно попасть в Тарр-Манор. Кассир без промедления чиркнул что-то на билете и просунул его в отверстие в стекле, назвав стоимость. Свенсон достал деньги и, отсчитывая монетки, принялся просовывать их одну за другой в отверстие. Он взял билет, на котором было написано «Фладмер, 3.02», и снова наклонился к окошку.
— А на какой остановке мне выходить? — спросил он.
Кассир посмотрел на него с нескрываемым презрением.
— В Тарре, — ответил он.
Свенсон решил не задавать здесь больше вопросов и узнать у проводника, как долго придется ехать; он пошел по вокзалу в поисках нужной ему платформы и нашел ее в другом конце огромного зала. Он посмотрел на жутковатого вида часы и решил, что можно не торопиться. Лодыжка его понемногу приходила в норму, и он решил, что не стоит ее утруждать лишний раз без особой нужды. Он шел, заглядывая в многочисленные лавки, в которых продавалась еда, книги, газеты, выпивка, но нигде не увидел мисс Темпл. Добравшись до поезда, он понял, что Фладмер — далеко не лучшее место на земле. За тендером и паровозом было всего два видавших виды вагона. Свенсон оглянулся еще раз — не мелькнет ли где зеленое платье?
Он бросил на землю окурок и вошел в последний вагон, смирившись с тем, что лишь попусту потратит время и найдет ее в конечном счете не он, а Чань. Доктор одернул себя. Неужели это укол ревности, вздорного (он должен был признать это) чувства собственника? Ведь он познакомился с ней раньше Чаня. Впрочем, нет — они видели друг друга в поезде. Он покачал головой. Она была такой молоденькой, а Чань — настоящий бродяга, просто дикарь. Нет, ни он, ни Чань были ей не парой, он и не помышлял ни о чем таком. Даже думать об этом было смешно!